Тематические разделы

"Слова у нас, до важного самого, в привычку входят, ветшают, как платье", - сетовал поэт. Действительно, при более или менее стабильном (на небольших отрезках времени) словарном составе в языке, в той области его, которая называется лексикой, все время происходят тонкие, не всегда сразу явные перемены. Ведь слова существуют не только и не столько в словарных списках и даже не столько в письменных литературных текстах. Наиболее полноценно их жизнь протекает в повседневной устной речи носителей языка - нашей с вами. Так что кроме занесенного в словари значения у слова есть еще так называемое употребление - распределение его в разных стилистических пластах и жанрах речи, частота использования в тех или иных оттенках значения и т.п. Именно определенное употребление, делаясь основным, расхожим, может навязать слову совершенно новые для него оттенки смысла или свести на нет изначальные.
Вспомним эпизод из биографии глаголов "купить" и "продать". В эпоху дефицита их употребление резко сократилось: не терпящий лжи язык заменил их соответственно на "достать" и "дают" (или "выбросили"). Вечерами женщины гордо разгружали сумки: "Достала сгущенку... достала докторской колбасы... достала дочке сапоги..." Не заполнись прилавки товарами, у слова "достать" были все шансы войти в словари в качестве синонима к "купить". А школьник многопартийной эпохи, вероятно, уже не поймет, что такого особенного в слове "партия", что Маяковский называет его "величественнейшим".
В зависимости от употребления слово может обрасти ассоциациями так прочно, что они станут неотъемлемой частью его смысла. Так произошло со словом "любовник", означавшим в пушкинские времена "возлюбленный", а не "лицо, состоящее в неузаконенной интимной связи". Кстати, и "интимный" в своем словарном значении не более, чем "близкий", "частный", "внутренний", да и слово "близость" еще относительно недавно было свободно от физиологических ассоциаций. Этот ряд слов - наука называет их эвфемизмами - способом пристойно назвать то, что не предназначено для публичного называния, - показывает, как "употребление" в лице носителей языка пытается обойти языковой запрет, наложенный на некоторые области человеческой жизни, подбирая одно "приличное" слово за другим, но эти слова тут же обрастают соответствующими ассоциациями, и возможности их нейтрального использования сокращаются.
Те, кто систематически читает газеты, могут наблюдать и процесс в некотором отношении обратный: неблаговидные реалии, которые общество испокон века называло своими именами (вполне литературными), ищут для себя благообразных синонимов. Так, при всем обилии чернухи, в бульварной прессе крайне редко употребимы такие слова, как "наемный убийца", "проститутка" или "уголовник"; им предпочитают почтительные "киллер", "путана" или задушевное "братва".
Идеология вообще очень сильно влияет на словарь. Кто из бывших советских людей затруднится ответить, что значит "деревенский кулак"? А ведь в предреволюционную пору так называли не всякого зажиточного крестьянина, а лишь того, кто богатеет скупкой и перепродажей. Спекулянта? Вот еще одно слово, которому не повезло. Употребление, навязанное ему пропагандой, привело к тому, что такие выражения, как "биржевые спекуляции" или "спекулятивные рассуждения" для человека средних лет звучат чуть ли не ругательно. На самом деле латинское speculatio восходит к spectare - "наблюдать", "видеть" (ср. русские "спектакль", "конспект") и означает умозаключение, умозрительный вывод (то есть, полученный не из опыта, а путем логических построений и допущений). Так что "спекулянт" изначально вовсе не преступник, а наблюдатель, логически прогнозирующий ход событий (в коммерции - дело не последнее). Аналогично употребление слова "мещанин" в "ругательном" значении (пошлый, мелочный, бездуховный) полностью затемнило его собственный смысл: горожанин среднего или ремесленного сословия.
Любопытна судьба слова "труд" и его производных: затасканное советской пропагандой, оно настолько опустело в смысловом отношении, что термин "трудящиеся" стал обозначать чуть ли не государственную, гражданскую принадлежность (синоним к сочетанию "советский народ"). Одновременно как реакция расцвели присловья вроде "дураков работа любит", "грузят на того, кто везет", "пусть трактор работает, он железный" и подобные. Речь неумолимо фиксировала утрату уважения к труду. Действительный, нешуточный, ответственный труд (для многих - первостепенный) обозначался словами, изначально противоположными по смыслу: халтура, шабашка (возглас "Шабаш!", как помним, до революции служил сигналом к концу работы).
Среди слов, "украденных" с помощью непристойного или неуместного применения, - кроме уже упомянутого "интима", такие, как "травка" (с 60-х годов систематически употребляется в значении "наркотик растительного происхождения"), "голубой" (традиционное метафорическое значение - "меланхолический", "идеализированный", "возвышенный"; вспомним одноименного персонажа из блоковской "Незнакомки"), "светский" (традиционно, кроме всего прочего, подразумевает безупречность вкуса и особую прелесть манер). Но для того, чтобы украсть слово, вовсе не обязательно навязывать ему преступный, неприличный или просто ложный смысл. Если без меры и без вкуса (часто еще и откровенно фальшиво) пользоваться словами высокого человечески-значимого содержания, они обречены сократиться в непосредственной речи людей, "уйти в тень". Так, в советскую эпоху стали жертвами неуместной публичности слова "честь", "доблесть", "справедливость", "отечество" и "патриотизм". Сейчас для их употребления в частной беседе нормальному человеку приходится преодолевать неловкость и делать оговорки. Все бы ничего, но пока слова "отдыхают и восстанавливают силы", нам труднее обращаться умом к стоящим за ними понятиям.
Все-таки справедливость требует признать, что социальные факторы не только выводят из употребления одни слова, но и обогащают нашу повседневную речь другими. Так, специфически-уголовные "наезды", "разборки", "базары" (в значении - разговор) и "беспредел", кажется, уже прочно вошли в лексикон лояльного гражданина (часто и с высшим образованием). Над вопросом, равноценен ли обмен, обществу еще предстоит задуматься.