Литературный поиск

Разделы сборника

  • О России   
  • О родной природе   
  • Призыв к молитве   
  • Исторические  
  • Эмигрантские  
  • Философская лирика   
  • Стихотворения о войне
  • Современные авторы  
  • Стихи из сети  
  • Литературоведение  
  • Литопрос

    Кого можно назвать по-настоящему русским по духу поэтом?
    Всего ответов: 5354

    Друзья сайта


  • Словарь варваризмов
  • Стихотворения о России
  • Православные сказки
  • Творчество ветеранов
  • Фонд славянской культуры
  • Другие ссылки
  • Ссылки


    Патриотические стихи

    Православие и Мир

    христианство, православие, культура, религия, литература, творчество

    РУССКОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ. Православие, самодержавие, народность

    Православие.Ru

    Остановите убийство!

    Rambler's Top100

    Яндекс.Метрика


    Пятница, 29.03.2024, 13:08
    Приветствую Вас, Гость
    Главная | Регистрация | Вход | RSS

    Русская дубрава
    патриотическая поэзия

    Тематические разделы

    Титульная страница » Сборник патриотической поэзии » Философская лирика

    Берггольц О.Ф.

    Надежда

    Я все еще верю, что к жизни вернусь,-
    однажды на раннем рассвете проснусь.
    На раннем, на легком, в прозрачной росе,
    где каплями ветки унизаны все,
    и в чаше росянки стоит озерко,
    и в нем отражается бег облаков,
    и я, наклоняясь лицом молодым,
    смотрю как на чудо на каплю воды,
    и слезы восторга бегут, и легко,
    и виден весь мир далеко-далеко...
    Я все еще верю, что раннее утро,
    знобя и сверкая, вернется опять
    ко мне - обнищавшей,
    безрадостно-мудрой,
    не смеющей радоваться и рыдать...
    1949

    29 января 1942
    Отчаяния мало. Скорби мало.
    О, поскорей отбыть проклятый срок!
    А ты своей любовью небывалой
    меня на жизнь и мужество обрек.
    Зачем, зачем?
    Мне даже не баюкать,
    не пеленать ребенка твоего.
    Мне на земле всего желанней мука
    и немота понятнее всего.
    Ничьих забот, ничьей любви не надо.
    Теперь одно всего нужнее мне:
    над братскою могилой Ленинграда
    в молчании стоять, оцепенев.
    И разве для меня победы будут?
    В чем утешение себе найду?!
    Пускай меня оставят и забудут.
    Я буду жить одна - везде и всюду
    в твоем последнем пасмурном бреду...
    Но ты хотел, чтоб я живых любила.
    Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
    всей человеческой и женской силой.
    Чтоб всю ее истратила дотла.
    На песни. На пустячные желанья.
    На страсть и ревность - пусть придет другой.
    На радость. На тягчайшие страданья
    с единственною русскою землей.
    Ну что ж, пусть будет так...
    Январь 1942

    * * *
    Ленинград - Сталинград - Волго-Дон.
    Незабвенные дни февраля...
    Вот последний души перегон,
    вновь открытая мной земля.
    Нет, не так! Не земля, а судьба.
    Не моя, а всего поколенья:
    нарастающая борьба,
    восходящее вдохновенье.
    Всё, что думалось, чем жилось,
    всё, что надо еще найти,-
    точно в огненный жгут, сплелось
    в этом новом моем пути.
    Снег блокадный и снег степной,
    сталинградский бессмертный снег;
    весь в движении облик земной
    и творец его - человек...
    Пусть, грубы и жестки, слова
    точно сваи причалов стоят,-
    лишь бы только на них, жива,
    опиралась правда твоя...
    1952

    * * *
    Я иду по местам боев.
    Я по улице нашей иду.
    Здесь оставлено сердце мое
    в том свирепо-великом году.
    Здесь мы жили тогда с тобой.
    Был наш дом не домом, а дотом,
    окна комнаты угловой —
    амбразурами пулеметам.
    И все то, что было вокруг —
    огнь, и лед,
    и шаткая кровля,—
    было нашей любовью, друг,
    нашей гибелью, жизнью, кровью.
    В том году,
    в том бреду,
    в том чаду,
    в том, уже первобытном, льду,
    я тебя, мое сердце, найду,
    может быть, себе на беду.
    Но такое,
    в том льду,
    в том огне,
    ты всего мне сейчас нужней.
    Чтоб сгорала мгновенно ложь —
    вдруг осмелится подойти,—
    чтобы трусость бросало в дрожь,
    в леденящую,— не пройдешь!—
    если встанет вдруг на пути.
    Чтобы лести сказать: не лги!
    Чтоб хуле сказать: не твое!
    Друг, я слышу твои шаги
    рядом, здесь, на местах боев.
    Друг мой,
    сердце мое, оглянись:
    мы с тобой идем не одни.
    Да, идет по местам боев
    поколенье твое и мое,
    и — еще неизвестные нам —
    все пройдут по тем же местам,
    так же помня, что было тут,
    с той железной молитвой пройдут...
    1964

    * * *
    Когда ж ты запоешь, когда
    откроешь крылья перед всеми?
    О, возмести хоть миг труда
    в глухонемое наше время!
    Я так молю — спеша, скорбя,
    молю невнятно, немо, глухо...
    Я так боюсь забыть тебя
    под непрерывной пыткой духа.
    Чем хочешь отомсти: тюрьмой,
    безмолвием, подобным казни,
    но дай хоть раз тебя — самой,
    одной —
    прослушать без боязни.
    1951

    * * *
    Знаю, знаю — в доме каменном
    Судят, рядят, говорят
    О душе моей о пламенной,
    Заточить ее хотят.
    За страдание за правое,
    За неписаных друзей
    Мне окно присудят ржавое,
    Часового у дверей...
    1938

    Алёнушка
    1
    Когда весна зеленая
    затеплится опять —
    пойду, пойду Аленушкой
    над омутом рыдать.
    Кругом березы кроткие
    склоняются, горя.
    Узорною решеткою
    подернута заря.
    А в омуте прозрачная
    вода весной стоит.
    А в омуте-то братец мой
    на самом дне лежит.
    На грудь положен камушек
    граненый, не простой...
    Иванушка, Иванушка,
    что сделали с тобой?!
    Иванушка, возлюбленный,
    светлей и краше дня,—
    потопленный, погубленный,
    ты слышишь ли меня?
    Оболганный, обманутый,
    ни в чем не виноват —
    Иванушка, Иванушка,
    воротишься ль назад?
    Молчат березы кроткие,
    над омутом горя.
    И тоненькой решеткою
    подернута заря...
    2

    Голосом звериным, исступленная,
    я кричу над омутом с утра:
    «Совесть светлая моя, Аленушка!
    Отзовись мне, старшая сестра.
    На дворе костры разложат вечером,
    смертные отточат лезвия.
    Возврати мне облик человеческий,
    светлая Аленушка моя.
    Я боюсь не гибели, не пламени —
    оборотнем страшно умирать.
    О, прости, прости за ослушание!
    Помоги заклятье снять, сестра.
    О, прости меня за то, что, жаждая,
    ночью из звериного следа
    напилась водой ночной однажды я...
    Страшной оказалась та вода...»
    Мне сестра ответила: «Родимая!
    Не поправить нам людское зло.
    Камень, камень, камень на груди моей.
    Черной тиной очи занесло...»
    ...Но опять кричу я, исступленная,
    страх звериный в сердце не тая...
    Вдруг спасет меня моя Аленушка,
    совесть отчужденная моя?
    1940

    Отрывок
    Достигшей немого отчаянья,
    давно не молящейся Богу,
    иконку "Благое Молчание"
    мне мать подарила в дорогу.
    И ангел Благого Молчания
    ревниво меня охранял.
    Он дважды меня не нечаянно
    с пути повернул. Он знал...
    Он знал, никакими созвучьями
    увиденного не передать.
    Молчание душу измучит мне,
    и лжи заржавеет печать...
    1952

    * * *
    И я не могу иначе...
    Лютер
    Нет, не из книжек наших скудных,
    Подобья нищенской сумы,
    Узнаете о том, как трудно,
    Как невозможно жили мы.
    Как мы любили горько, грубо,
    Как обманулись мы любя,
    Как на допросах, стиснув зубы,
    Мы отрекались от себя.
    Как в духоте бессонных камер
    И дни, и ночи напролет
    Без слез, разбитыми губами
    Твердили "Родина", "Народ".
    И находили оправданья
    Жестокой матери своей,
    На бесполезное страданье
    Пославшей лучших сыновей
    О дни позора и печали!
    О, неужели даже мы
    Тоски людской не исчерпали
    В открытых копях Колымы!
    А те, что вырвались случайно,
    Осуждены еще страшней.
    На малодушное молчанье,
    На недоверие друзей.
    И молча, только тайно плача,
    Зачем-то жили мы опять,
    Затем, что не могли иначе
    Ни жить, ни плакать, ни дышать.
    И ежедневно, ежечасно,
    Трудясь, страшилися тюрьмы,
    Но не было людей бесстрашней
    И горделивее, чем мы!

    Бабье лето

    Есть время природы особого света,
    неяркого солнца, нежнейшего зноя.
    Оно называется
    бабье лето
    и в прелести спорит с самою весною.
    Уже на лицо осторожно садится
    летучая, легкая паутина...
    Как звонко поют запоздалые птицы!
    Как пышно и грозно пылают куртины!
    Давно отгремели могучие ливни,
    всё отдано тихой и темною нивой...
    Всё чаще от взгляда бываю счастливой,
    всё реже и горше бываю ревнивой.
    О мудрость щедрейшего бабьего лета,
    с отрадой тебя принимаю... И всё же,
    любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
    А рощи безмолвны, а звезды всё строже...
    Вот видишь - проходит пора звездопада,
    и, кажется, время навек разлучаться...
    ...А я лишь теперь понимаю, как надо
    любить, и жалеть, и прощать, и прощаться.
    1956, 1960



    К другим стихотворениям автора:
    Категория: Философская лирика | Добавил: jaffo (24.01.2010)
    Просмотров: 4255 | Комментарии: 1 | Теги: философская лирика, Берггольц, стихи о войне, патриотическая поэзия | Рейтинг: 2.0/2
    Всего комментариев: 0
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]