Тематические разделы

Украденное небо

ГЛАВА ПЕРВАЯ 

( XIX век. Деревня Лов-га,

Каргопольский уезд,

Олонецкая губерния)

…В день весенний, тёплый, светлым маем

(как от нас те годы далеки!)

церковь в честь святого Николая

миром заложили мужики.

На большие камни плотно, ровно

– плотники – сам чёрт таким не брат! –

уложили окладные брёвна

длинные и толстые – в обхват,

окорив их, то есть, сняв с них кору,

вставив под передние углы

медные монеты, на которых

– царские двуглавые орлы.

Под присмотром кряжистого деда

опытного в плотницких делах

с утречка артель и до обеда

главную работу провела.

Ствол сосновый – он хотя и крепкий,

но топор – он острый и стальной:

крупные – в отруб – летели щепки,

дух распространяя смоляной.

В древесину свежую, как в тесто

мягко шли зубцы двуручных пил.

…Поп приезжий закладное место

тут же принародно освятил.

«Ну, робята, разогните спины,

славно потрудились, хорошо.

Есть зачин – он делу половина!» –

дал команду плотникам старшой.

День приметный был – Никола-вешний,

что приходит с позднею весной.

По такому случаю, конечно,

праздник люди сделали – двойной.

Загодя сварили миром пиво,

тесто развели – на пироги.

Весело гуляли и красиво

бабы в этот день и мужики.

На лужке плясали под тальянку

и в кадриль ходили много раз.

Праздник – это праздник, а не пьянка,

прежде так и было – не сейчас.

Вкруг лужка берёзы пили соки

сладкие – из глубины земли.

Над деревней, в небе, невысоко

плыли издалёка журавли.

…Хоть начало – делу половина,

как промолвил плотникам старшой,

путь до завершенья очень длинный –

это труд тяжёлый и большой.

Ну, какая техника в то время? –

знаем мы по книгам и кино:

для лошадки и бревно – беремя,

коли десять метров то бревно.

Если посчитать для интереса –

чтобы храм сосновый возвести

сколько брёвен этаких из леса

надо на лошадках привезти?

До сих пор на северные церкви

ахает заезжий человек,

слава их строителей не меркнет,

нет – растёт она из века в век.

А тогда… Наверно, было любо

людям наблюдать со стороны,

как трудились плотники на срубах.

…С той закладки храма, с той весны

несколько ещё минуло вёсен,

прежде, чем поднялся новый храм

высоченный, из столетних сосен

купола – по четырём углам,

и ещё один – посередине –

самый главный купол. Пять крестов

встали, как один, в небесной сини,

как бы утверждая торжество

православной веры в сём селенье…

Здесь как раз подходит мой рассказ

к главному… За месяц до Успенья

на деревню прибыл богомаз –

делать роспись храмового «неба»

по-простому, значит – потолка,

нужные пред этим справив требы*

в городке уездном. На века

богомаз вершил свою работу

на лесах, под крышей, на жаре.

Вряд ли, что он видел у кого-то

Библию с гравюрами Доре –

Гюстав был ребёнком ещё, кстати

в те года – здесь плагиата нет,

можно ль заподозрить в плагиате

мастера, коль выбрал он сюжет

не один из Ветхого Завета,

как потом, для Библии – француз:

сотворенье мира, тьмы и света,

Ева и Адам, терновый куст,

где Господь явился Моисею,

Авель, что был Каином убит.

Авраам ведёт толпу евреев

в землю Ханаанскую. Давид

в слёзном горе над Авессаломом,

и на колеснице – Илия,

Лот в виду горящего Содома.

Смерть Самсона…

Книга Бытия

вперемежку с книгой Даниила,

с Книгой Ездры, Судей, Книгой Числ…

Мастера рука изобразила,

(не придав сюжетам строгий смысл,

просто не расставив их по смыслу)

праотцов, и каждый – как живой.

Небо в храме будто бы повисло,

круг образовав, причём двойной

из картин больших, ветхозаветных

каждая размером два на два

не квадратных, а погонных метра.

«Полотно» такое мог едва

приподнять мужчина – не подросток:

для него основа из досок

сшита - из широких, гладких, плоских,

не пролезет даже волосок

в щёлку между досками – так плотно.

подогнали доски мастера,

К «небу» прикрепленные «полотна»

с паперти смотрелись на «ура».

Что уж это были там за краски –

знал секрет их только богомаз.

Люди восторгались: «Ой, как баско!»

(Нынче бы сказали проще – «класс!»)

…Церковь в честь угодника Николы

вскорости была освящена

и обнесена – вкруг – частоколом

а потом из камня-валуна

люди миром сделали ограду

вместо частокола. И берёз

насажали с той оградой рядом.

по всему периметру. Погост

утвердился сразу возле храма:

первые печальные кресты

и могилки появились прямо,

как минули летние посты

(церковь освятили на Крещенье).

В деревнях, раскиданных окрест,

жизнь иное обрела теченье –

прежде к каждым праздникам в уезд

люди на санях и на телегах

за пятнадцать (разве мало?) вёрст

по распуте, по жаре, по снегу

правились к обедне. И погост

находился от жилья не близко

а теперь всё стало под рукой:

в храме поминальную записку

батюшке подашь за упокой,

подойдёшь потом к родной могиле,

постоишь тихонько у креста…

Вот как раньше деды наши жили

здесь, в суровых северных местах.

Несколько раз в день на всю округу

разносили звон колокола.

Мерно, по очерченному кругу

жизнь вкруг новой церкви потекла…

*Требы – богослужения, совершаемые не ежедневно, а по их необходимости (по требованию)

ГЛАВА ВТОРАЯ

(ХХ-й век, вторая половина.

Та же деревня Лов-га,

Каргопольский район,

Архангельская область)

С той самой весны миновало

сто с гаком и вёсен, и лет.

От прошлого века осталось

по нескольку медных монет

в углах деревянного храма –

тех самых, с двуглавым орлом.

Уже не библейские хамы,

свои же – пустили на слом

все пять куполов, колокольню

(и скопом отправились в ад).

А в церкви – в ней вон как привольно -

колхозники сделали склад

для жита, овса и гороха,

большой – от двери до двери.

Эпоху сменила эпоха,

кумиров себе сотворив,

иконы сменив на портреты

в овечьем обличье волков.

… В свои, ещё малые лета –

(мне стукнуло девять годков,

когда из деревни соседней

мы жить перебрались сюда)

я в день – помню – солнечный, летний

впервые увидел тогда

громаду безглавого храма –

четыре избы в вышину.

Потом мы с ребятами прямо

у церкви играли в войну,

за рухнувшей прячась оградой,

в траве, меж осевших могил,

под пол заползали – в «засаду»

мальчишка любой проходил

под полом массивным – в присядку.

А в мае с церковных берёз

мы брали законную взятку

берёзовым соком. Я рос

как вся ребятня – атеистом

(хотя был в шесть лет и крещён).

Да что говорить – коммунисты

в великом фаворе ещё

тогда пребывали. Химерам

обманутый верил народ.

Я, помню, меня, пионера

один поразил эпизод:

в день летний по улице нашей,

деревней, с другого конца

шла бабка – Гуляева Маша,

горбатая – даже лица

не в силах поднять от дороги,

вся есть – вопросительный знак.

Брела, глядя прямо под ноги,

качаясь под ветром. Вдруг как

приткнулась у края канавы,

взяв в левую руку батог –

опору старушечью. Правой

креститься взялась – на восток,

на храм обезглавленный… Чудно

мне было смотреть на неё…

Но эта картина подспудно

хранилась в сознанье моём,

тревожила чем-то, томила,

я помню её и сейчас…

Мне где-то четырнадцать было,

когда я вошёл в первый раз

внутрь склада (название храма

сельчане забыли давно),

там взрослые, с ними и мама,

в мешки насыпали зерно.

И там мне представились сразу,

как только ступил в ворота

полотна того богомаза,

небесная их красота:

ни пыль от зерна и ни копоть

до «неба» достать не смогли…

Потом, когда стал я работать

в совхозе, мы в этой пыли

по правде сказать, задыхались,

лопатя ячмень и овёс

(до армии мне оставались

два года, я в здешний совхоз

зачислен был разнорабочим)

Мне утром давали наряд,

я рад был, когда среди прочих

людей попадал в этот склад:

(он, как и положено складу,

и ночью и днём – под замком).

С библейской тематикой – надо

сказать и отметить знаком

никто из колхозников не был,

и в Бога не верили – все.

Но все любовались на «небо»,

когда, отдыхая, в овсе

лежали, куря папиросы

(в ходу тогда был «Беломор»)

одним задаваясь вопросом,

неспешный ведя разговор,

кто там, наверху, нарисован:

«Вот этот мужик с бородой

у лодки – ох, лодка здорова! –

(а это был праведник Ной)

наверно, рыбак, если лодку

построил. Во-он, в самом верху!»

«А голая эта молодка

с зелёным листочком в паху,

в чужом, надо думать, что саде

вон - яблочко с веточки рвёт,

наверно, есть Ева!» «А дядя

в телеге, что по небу прёт

на трёх лошадях – сто процентов

Илья, понимаешь, пророк…»

* * *

Года пролетели моментом –

лет тридцать… И вот он, итог

к исходу двадцатого века:

заброшенный склад, то есть храм

незапертый – нет человека

навесить замок. По углам

пласты плесневелого жита

на паперти – птичий помёт:

воронами церковь обжита.

Лишь «неба» немеркнущий свод

всё так же на паперть взирает

глазами святых праотцов.

Здесь изредка люди бывают:

в деревню из разных концов

страны приезжает гоститься

к родне – городская родня,

да редкий москвич из столицы

заедет средь белого дня

в надежде хоть плошкой разжиться –

старинной – у местных старух.

А чем землякам погордиться –

моим – пред приезжими? Дух

кондовый остался лишь в храме.

Гостей не ведут – тащат в храм.

Вороний помёт под ногами

и даже прилипший к ногам

ничто по сравнению с «небом».

Вздыхает москвич: «Боже мой!

Такую «картиночку» мне бы

одну хоть, на стенку, домой!»

До «неба» же метров – все двадцать

от пола. Попробуй достать

картины – до них не добраться

и стати с какой доставать

их стали бы с «неба» сельчане,

коль гордость деревни – оно?!

… Музейщики не замечали

Никольскую церковь – давно,

ещё при Хрущёве Никите

какой-то партийный знаток

религий подвёл по наитью,

обследовав «небо», итог:

мол, Гюстав Доре, и не боле

мол, чистой воды плагиат.

На Божью отпущенный волю

сей храм, превратившийся в склад,

районным отделом культуры

(и как он его проглядел)?...

как памятник архитектуры

не числился, в общем, нигде…

см. продолжение - 

http://literature.do.am/publ/roskov_aleksandr_ukradennoe_nebo_chast_iii/10-1-0-115