Тематические разделы

Памяти Николая Шипилова
   
«Никого не пощадила эта осень,
даже солнце не в ту сторону упало…»
(Н. Шипилов)
  
…Пели мы «по Муромской дорожке»,
подбирая тщательно слова.
А в немытых …надцать лет окошках
громоздила этажи Москва,
высилась Останкинская башня,
серый дождь хлестал по всей Москве.
Это, между прочим – день вчерашний
это век двадцатый, прошлый век,
год наверно девяносто первый,
осень, побеждён КГЧПе,
весь СССР живёт на нервах –
стало тесно вдруг в одной «избе»
«братскому» советскому народу
(а когда-то было хорошо),
на сепаратизм входила мода,
впрочем, он давно уже пришёл:
Азия, прибалты, Закавказье
за «бугор» смотрели, и не зря:
СССэРу оставалось разве
что дожить – всего до декабря.
Москвичи устраивали давки
за простым набором суповым
из костей. Пусты в Москве прилавки
это – шок для жители Москвы,
для колбасной некогда столицы.
Что тогда творилось – Боже мой! –
у людей – растерянность на лицах
и вопрос, в глазах вопрос немой:
что же ещё будет завтра с нами?
до чего ещё мы доживём?
Странное, под цвет матраца, знамя
над тревожным реяло Кремлём.
Жизнь России новым поворотом
он знаменовал – трёхцветный флаг,
дворники и те свою работу
выполняли грязно, кое-как.
Е.Б.Н* играл с народом в жмурки,
с Западом налаживая связь.
В «ящике» уже озвучил «Мурку»
Шифутинский Мойша, возвратясь
из-за океана, вдруг почуяв
в бардаке всеобщем смену вех.
…Мы в общаге днюем и ночуем,
выпивая горькую за тех,
кто сегодня в море и кто в МУРе,
ну а кто в «Матросской тишине».
И мы пьём и курим, пьём и курим –
строй пустых бутылок на окне,
кучка винных и коньячных пробок,
дух в жилище спёртый и густой,
Николай в журнале «Литучёба»
зав.отделом, я – студент простой
на заочном, только в альма-матер
две недели носа не кажу,
на халяву думаю, прокатит –
деканат, понятно и ежу
тоже весь в раздумьях и в разброде.
На зачёты так же – ни ногой
cобутыльник наш – студент Володя
из посёлка Новый Уренгой.
Не друзья мы вовсе с Николаем,
мы знакомы просто. Он уже
две недели квасит, обитая
на «заочном» третьем этаже.
Две недели с Николаем вместе
мы в трёхместной комнате живём,
и поём одни и те же песни –
Вовка, Николай и я – втроём,
…надцать раз «по Муромской дорожке»,
…надцать – «При лужке» и «Ой, мороз…»
серый дождь стеной стоит в окошке
день и ночь… И размышлять всерьёз
о грядущей жизни – нет охоты,
в самый раз – не думать ни о чём:
что там, например, за поворотом?
Мы сидим, обнявшись, и поём…
СССР раздроблен и опущен
неизвестно кем – какой позор!
Скоро-скоро в Беловежской пуще
вынесут Союзу приговор
сильные сего (о, Боже…) мира,
под хорошим будучи хмельком,
а потом – чума во время пира
и наоборот… За коньяком
по утрянке бегает Володя
самый молодой из тройки – он.
Мы же из общаги не выходим,
в безмятежный погружаясь сон,
спев все наши песни, к ночи ближе,
и он нас уносит из Москвы
в глубь России, где дома пониже
да асфальт пожиже… И – увы! –
год за годом птицами мелькают,
утекают годы, как вода –
с той поры мы больше с Николаем
не встречались (жалко!) никогда…
Скоро двадцать лет с того, как осень –
та – не пощадила никого.
А дорожка около трёх сосен –
Муромская – помнит ли его –
Николая – барда и поэта,
то есть песня, помнит ли о том
что не раз бывала им пропета
здесь, на этом свете – не на том,
где душа поэта без прописки
обитает около двух лет?
…На моем столе лежат три диска –
песни Коли… Человека нет,
землю человек уже покинул,
радости и беды пережив,
но в блестящих кругленьких пластинах
как ни странно, голос его жив.
Я налью не водки – чаю кружку,
диск блестящий вставлю в дисковод
и услышу, как дурак дурнушке –
дворничихе – вытирает пот,
как мелькают в темноте тревожно
полустанков бледные огни,
как с похмелья слушать невозможно
управдома гулкие шаги,
что грозит лишить за не уплату
барда газа, света и воды,
и как в поле полегли солдаты,
как ценитель женской красоты
ждёт – мелькнёт ли русая головка
в том, прикрытом ставнями, окне,
как бейтар стреляет из винтовки
в Белый дом, как истину в вине
ищут, поделясь последним граммом
мужики сегодня и всегда,
как встаёт в плацкарте панорама
станции с названьем Куеда,
как тоску осенний дождик сеет
по России – поперёк и вдоль…
И за нашу матушку-Рассею
в каждой песне – боль, сплошная боль.
…За давно остывшей кружкой чая,
за окошко устремив свой взор,
слушаю я голос Николая
и его гитары перебор.
Снова – осень поздняя в окошке,
низко-низко виснут небеса.
* * *
Жалко, что «По Муромской дорожке»
Николай на диск не записал…
Конец 2007 года, г. Архангельск

*Е.Б.Н. - Ельцин Борис Николаевич
  
  
Собрату-литератору

М.П.
…Что должно быть в жизни, то и будет,
или было, или уже есть.
Мы с тобой серебряные люди –
это ни тебе, ни мне не лесть –
просто мы уже не молодые,
нас такими сделали года:
у меня давно виски седые,
у тебя – седая борода.
Если же обоих нас зачислить
как людей – в народное добро,
то в прямом и переносном смысле
для страны мы тоже – серебро,
то есть – достояние России,
матери-Отчизны – ты и я.
Есть другие люди – золотые,
но у них – особая статья.
Смысл же нашей жизни и основа –
в таинстве бумаги и стила:
нам дана Всевышним власть над словом –
эта власть легка и тяжела.
Нами она крутит-верховодит,
поедом и днём и ночью ест,
то совсем из наших рук уходит,
то вдруг поднимает до небес.
Мы же – соль земли, и мы – свет мира,
мы с тобой такими родились:
если соль свою утратит силу –
пресной станет вся земная жизнь.
Мы идём по жизненным дорогам
как и весь народ – на Страшный суд,
и порой бывает, что нас ноги
не на ту дорожку занесут.
И когда с тобой закуролесим,
а точнее – горькую запьём,
то тогда мы лучшие из песен –
песни деревенские поём.
И ещё – не может быть иначе
(оба от земли – на том стоим)
пьяными слезами горько плачем
мы по малым родинам своим,
что давно уж, брошенные нами,
от большого города вдали
заросли ольховыми кустами
и травой забвенья поросли.
Там – всё то, чем были мы богаты –
суть истоков русских и корней.
Но уже не будет к ним возврата –
Родиной моею и твоей
управляют люди тьмы – не света,
чей духовный лидер – сатана,
и Россию называют – «эта»,
стало быть, чужая им страна.
Правят, ждут антихриста-мессию,
под себя подмять все страны чтоб…
«Чёрт у Бога светлую Россию
выпросил…», – мятежный протопоп*
произнёс в петровскую эпоху –
в ту ещё – пророчество своё…
Чёрт, мы знаем – тот ещё пройдоха,
по делам его мы узнаём.
И покуда он стоит у власти
(некому прогнать его взашей),
не видать в России людям счастья,
как не видеть собственных ушей.
Ну а мы, серебряные люди,
зная правду и скорбя над ней,
запивая, думаем: «Забудем
обо всём на пару-тройку дней».
И грешим направо и налево,
по кривой идя, не по прямой,
и на нас глядят с мольбой и гневом
ангелы Господни – твой и мой.
И бредут, и тащатся за нами
продолжая нас, хмельных, беречь,
укрывая белыми крылами
от с людьми лихими ссор и встреч.
И с такого тяжкого похмелья,
что не пожелаешь и врагам,
ставят нас перед открытой дверью
не в кабак, а в православный храм.
Дескать, здесь и суд вам, и защита,
Божья милость тут и Божий страх,
каждый мелкий волос Им сосчитан
серебра на ваших головах.
Кайтесь, дескать, и Отец Небесный
все грехи вам спишет и зачтёт.
… Голову повинную, известно
меч Господень тоже не сечёт,
потому-то мы и продолжаем
быть на этом свете (тот пусть ждёт!)
словом (значит – делом) выражая,
то, что хочет выразить народ.
И слова, как в той библейской притче
(вспомни-ка – о сеятеле, где
слово в зерновом встаёт обличье?)
в благодатной прорастя среде,
добрые дадут ростки и всходы
в чьих-то душах – Библия права.
И любезны будем мы народу,
землякам своим – за те слова,
что волшебной обладают силой –
жечь людские чёрствые сердца.
И чисты мы будем до могилы
перед Богом, то есть – до конца.
… Пусть когда умрём мы – неизвестно,
мне б хотелось встретиться с тобой
после смерти в Царствии Небесном,
там – в Небесном Царстве. Боже мой…
*протопоп Аввакум