Олег Акулов родился в 1966 году в Тульской области. Несмотря на раннюю тягу к поэзии, в Туле Олег закончил Тульский Политехнический Институт по специальности «горный инженер-строитель». Затем 2 года работал на шахте, но вскоре сменил деятельность и начал работу не по специальности, а по призванию, пройдя путь от журналиста до главного редактора в местных газетах. Автор поэтических книг «В этой части нашей жизни», «Отпечатки прошлого», «Хронология».
С 2000 года живёт в Германии и так пишет о своём переезде: "Родина – она всегда во мне, а я в ней. Дело в том, что моя Родина – это СССР. И весь я где-то там, в прошлом. Но мое прошлое – оно всегда во мне сегодняшнем. И я эту Родину всегда чувствую. А то, что я переехал в Германию, это совсем не эмиграция. Эмиграция произошла в 1991 году, когда все мы отказались от той нашей Родины со странной эйфорией".
В Германии Олег сотрудничает по вопросам культуры и литературу в Землячестве немцев из России. С 2003 года в рамках авторского международного проекта «Пространство Русского Слова» издает и редактирует литературный альманах «Пенаты»: «Пусть у нас печатаются авторы, живущие в России, на Украине, в Белоруссии, где угодно. Главное - писать по-русски, талантливо, красиво и в лучших традициях».
Из цикла "Русский Крест"
***
Вы меня попросите
рассказать о России –
об увечной и вечной,
о большой и больной,
о беспечно красивой,
о безбрежно тоскливой,
о скорбящей и спящей,
о чужой и родной.
Вы меня попросите
рассказать о России –
о раздольной и вольной,
о едва обжитой,
о росою умытой,
о детьми позабытой,
о потешной и грешной,
о слепой и святой.
Вы меня попросите
рассказать о России –
о певучей и доброй,
о блажной и страстной,
об обидно дремучей,
о без меры могучей,
без вины виноватой
и от крови хмельной.
Вы меня попросите
рассказать о России –
в никуда уходящей,
вслед которой машу,
от которой сбегаю,
по которой скучаю.
Вы меня попросите...
И я вам расскажу.
***
На Руси на холщовой купола – как медали.
За терпенье и веру небеса награждали.
В небо смотрят соборы золотыми глазами.
Мы – наследники веры. Бог по-прежнему с нами.
***
Каждый век, каждый год, каждый час –
хоть какими ни будь мы годными –
не нуждается Родина в нас.
Это мы нуждаемся в Родине.
***
И Рим не тот. И нет Константинополя.
И Бог, как оказалось, не един.
И снова турок жаждет Севастополя.
И я вот не державы гражданин.
И Троя не спаслась от разорения.
И Вавилона позабыт язык.
И фараоны не избегли тления.
И от моей державы только пшик.
Побила моль дотла ковры персидские.
Ржа съела злато Золотой Орды.
Тупы мечи и сгнили копья скифские.
Моя держава, сгинула и ты.
Пуста Валгалла и не поминаема.
Зарос крапивой и плющом Олимп.
Синай и Арарат не обитаемы,
и Кремль... и ни звезды там не горит...
Страна упала. Руки, ноги сломаны.
Шакалы жадно рвали по куску
от тела, что всегда мне было Родиной.
Я в сердце от укусов боль несу...
Цветы моей святой и горькой памяти
я возложу у храмов и границ.
Моя держава, я стою на паперти.
И нет тебя. И я не гражданин
Москва Августовская
Страна швыряла этой ночью мутной сволочью...
Страну рвало, она, согнувшись пополам, искала помощи...
Юрий Шевчук «Правда на правду»
Моя Москва в ту ночь гуляла без оглядки,
она кружила и троллейбусы, и танки,
она мечтала – с белокурым будет свадьба,
но чернокудрый заключил её в объятья.
И потянулись гости – жадные до водки,
и подтянулась шантрапа со всех слободок,
и говорили речи сладкие на ухо,
и липла в них моя Москва как будто муха.
И закатился пир горой и полной чарой,
а гости – их бы не за стол, а всех на нары,
одних бы к стенке, а других скорей повесить,
и вряд ли кто на том пиру был трезв и честен.
А во главе стола – святая и блудница –
боролись две мои Москвы, мои столицы:
Москва ночная и хмельная, глаз не видно,
и та Москва, которой утром станет стыдно.
Оркестр грянул плясовую по-одесски,
и в сотни глоток разнеслась дурная песня,
и водка морем разливанным разливалась,
а там и гамбургер поспел заокеанский.
И всё пьяней моя Москва, моя столица.
А к ней под бок чёрт знает кто тесней мостится,
и охмуряют, охмуряют, охмуряют,
и по глоточку подливают, подливают.
И вот уж место во главе стола свободно,
и женихи – чернее чёрного – довольны.
Ну кто же сядет на престол – вот где интрига:
свобода, хаос, беспредел, законность, иго...
Моя Москва в ту ночь гуляла без оглядки,
она кружила и троллейбусы, и танки.
Ах, этот август, до чего же был он душен.
Совсем расплавились мозги, сомлели души.
Шуты кривлялись, мельтешили и галдели,
махал юродивый смычком виолончельным.
Немного лжи, немного крови и лукавства –
заполучили наконец ключи от царства.
И над безумною толпой взлетели шапки,
и независимы все так, что просто гадко.
На власть поставили «царя» – почти дебила.
Ночная пьяная Москва, ты победила.
***
В России мужчин всё меньше.
Отбора закон суров.
Страна одиноких женщин
и чёрных усталых вдов.
Плач Иоанна Простослова о Жанне и о России
Sancta Iohanna, ora Deum pro nobis!
Святая Жанна, моли Бога за нас!
Жанна, ты зачем спасала Францию?
Чтобы ей пройдохи с голодранцами
кровь пустили чистую и алую,
чтоб стоналось ей под коммунарами,
чтоб свобода – грабить и насиловать,
равенство чтоб – перед гильотиною,
чтобы братство – с падшими в лобзаниях,
чтобы правда – голая и пьяная?..
Жанна, ты зачем спасала Францию?
Как она тебе такая нравится?
До сих пор слюной кровавой харкает
и гордится силой демократии.
Ну а ты, а ты, о чём ты грезила?
На костёр за что пошла безгрешная?..
А сегодня – прямо вот из пламени –
вдруг спасать Россию направляешься?
Жанна, пощади Россию-матушку –
от детей своих давно уставшую,
старую, больную, бесприютную,
с горькою оглядкой на минувшее.
Что ты ей предложишь во спасение –
через смерть державы воскресение?..
через ложь и лесть величья видимость?..
через униженье независимость?..
Жанна, не спасай Россию-матушку
(как бы горячо ни призывали мы),
чтоб черноголовые с картавинкой
в третий раз её не разбазарили.
Хватит нам костров, крестов и виселиц,
мы уже не раз всё это видели...
Жанна, будь не сильною, а слабою.
И оплачь Россию с Ярославною.
Иерусалим
Он прошел босой по Иерусалиму.
Он порвал свою последнюю рубаху.
Он размял в руке податливую глину
и пустил ее на ветер серым прахом.
Да убойтесь, пришлые из праха твари,
и в последний раз повойте на коленях.
Я не верю вам – неверным и коварным,–
христиане, мусульмане, иудеи...
Он стоял – суровый, пепельный и хмурый –
словно истина последнего дыханья.
Он кричал свои пророчества и суры.
Он озвучивал сказанья и писанья.
Я в ваш город распахнул ногой ворота
в день какой-то вне Рождения Христова.
Я наполнен горьким гневом словно рвотой.
Я принес и меч, и страх, и мор, и слово.
Он хрипел и бился в судорогах плача.
Он перстом буравил сумрачное небо.
Он на площади пред храмом строил плаху
и к столбам крепил, как петли, кольца нервов.
Аз воздам. И только я имею право,
власть имею и понятие имею.
Вразумлю вас напоследок. Будет славно
посмотреть опять на тщету вразумленья.
А прохожие глазели и смеялись.
А зеваки в пыль плевали и галдели.
А глухие ничего не разобрали.
А слепые ни черта не разглядели.
Может, кто-то и пытался догадаться.
Да догадка, как всегда, скользнула мимо.
Он стоял и горько-горько так смеялся...
И сгустилась тьма над Иерусалимом.
***
Чернильный город, синий и пустой.
Собак, и тех не слышно в подворотнях.
Я здесь бывал. И я еще живой.
И лет с тех пор прошла всего-то сотня.
Здесь я творил бездарные стихи,
здесь признан был как безнадежный гений,
здесь рвал и жег надежд черновики,
здесь рвал и резал на запястьях вены.
Чернильный город, синий и пустой,
он весь – до закоулков – перечитан.
Но сотня лет... И звуков рвется строй,
и забываются слова молитвы.
Я – имярек. Я – странник. Я вернусь.
Я подновлю страницу за страницей.
Итака... Вавилон... Степная Русь...
И город из чернил, что снова снится...
Чернильный запах ветром принесло,
я думал – возвратиться чем не повод...
Итаки нет! Итака – просто сон,
давным-давно приснившийся слепому.
Проход закрыт. «Кирпич». Шлагбаум. Стой!
На прошлом – крест. Молчание – награда.
Чернильный город, синий и пустой...
Но мне в него зачем-то очень надо.
Статья 58
(из цикла «Экзорцизм»)
Они стучат ногами, бесенея.
Они в грязи валяют монументы.
На их футболках номера краснеют –
семнадцатый и девяносто первый.
Они играют далеко не в шашки.
На чёрном поле – смерть, на белом – тоже.
В необоримом инфернальном раже
рвут душу, точат плоть и кости гложут.
Им имя – злоба, алчь, вражда, измена.
Их руки – боль, их путь – тропа Иуды.
Но всякому иуде – полной мерой
во все века. И эти страшно будут
бояться очистительной лавины,
сошедшей с гор когда-то. Ведь однажды
она опять пройдёт неумолимо
и нечисть по истории размажет.
Они дрожат. И словно сталь по горлу –
ведь смотрит в их глаза и обличает
тот человек, что был лавиной горной.
И сквозь улыбку правда проступает.
И только в ней – в улыбке доброй горца –
мне видится далёкая свобода.
От собственного страха задохнётся
враг моего народа.
2003–2004
***
Рядом с учителем много апостолов,
рядом с учителем много нахлебников.
Рано ли, поздно ли, близость используя,
кто-то деньгами решит не побрезговать.
Всякий учитель и всякая истина
цену имеют, и чаще приличную.
Кто над толпою уж слишком возвысится –
значит, того устраняют физически.
Как ни сужай окружение ближнее –
десять, двенадцать, четырнадцать
преданных, –
всё же иуда бесспорно отыщется,
рядышком сядет и всласть отобедает,
чашу поднимет во славу учения,
чашу другую протянет учителю
и подсчитает барыш с облегчением,
глядя, как гибнет учитель мучительно.
Истина истиной. Золото золотом.
Что человеку важней – не доказано.
Много иуд, как и много апостолов,
веса, росточка и образа разного.
Правда, любовь, очищение, истина,
рамки морали и совести правила...
Нет уж, пожалуйста, лучше наличными,
ну а учителю – чашу с отравою.
Песни утихнут, слова позабудутся.
Сгинут апостолы, мелочью бряцая.
И невдомёк им, что в завтрашнем будущем
новый учитель с улыбкой объявится.
2005
Источники:
Тульская областная универсальная научная библиотека
"Крым навсегда"
"Первая Крымская"
"За правду!" | 
