* * *
Постаралась старость:
денег стало мало,
внуки позабыли, сын в тюрьме;
у бабули Юли -
семьдесят в июле -
каждый день последний
на земле.
В голом доме, кроме
тощей кошки, – трешка.
Чтоб добрать посылку, в самый раз:
спичек, соли с воли
в Костомукшу Толе,
и еще соседка
чаю даст.
Весь поселок – сорок
двухэтажек в саже.
Школа развалилась и завод.
Сыну скажут, даже
крест ее покажут.
Кто же его встретит
через год?
Пусть не плачет мальчик.
Все напрасно, ясный.
Оторви от сердца без труда.
Здесь споткнулась юность
о порог, сутулясь,
и не возвратится
никогда.
Жизнь
Отцу
Жизнь, бывало, свою мял в усталых руках словно глину я,
тряс, как камушки в банке малыш годовалый трясет,
и пока что она, не короткая, но и не длинная,
по высокому небу меня еще как-то несет.
Вижу город на двух берегах с провалившейся пристанью,
окунаемый первым дождем в ледяную купель,
тесом крытые избы пустые и ветер неистовый,
голосящий и стонущий, будто побитый кобель.
Пронеси меня, жизнь, над моей стороной колокольною
и еще, и еще раз по тем затаенным местам,
где старуха с козою под крышей живет треугольною
с нашим Богом единым, в другого не веруют там.
Мне без разницы, где ночевать, в Алтуне или в Угличе,
если пустят такого как я на порог молчуны,
мои братья по крови, мои незабвенные русичи,
сыновья каторжан и монголо-татарской чумы.
Ангел
Слушается
Мы Одной Крови
Ангел на пепелище
прилетает за мной,
или мать меня ищет
у границы земной.
Опускается рядом,
разглядела с небес
над погибшим отрядом
необструганный крест.
Налила мне стаканчик
за души упокой:
- Мой единственный мальчик,
собирайся домой.
Вслед за облаком сирым
полетим на заре,
чтоб отдать тебя с миром
православной земле.
Там снега и метели,
и весна далеко.
Там глаза потускнели
у отца твоего.
Наши птицы иначе
будут петь над тобой.
Мой единственный мальчик,
собирайся домой.
– Мама, горькая жалость,
среди черных полей
и костей не осталось
для могилы моей.
Не осколки и пули,
есть страшней западня.
Мама, нас обманули,
и тебя, и меня.
Обещай мне ни слова,
ни слезы о былом.
Мы крестились под Псковом
и уже не умрем.
Ты всегда будешь близко,
даже в сумрачный час,
когда с мраморных списков
время вытравит нас. ...
Рыла землю руками
моя старая мать.
Навсегда в этой яме
ты осталась лежать.
Где-то званья и ранги
раздают по стране.
Десять лет уже Ангел,
прилетает ко мне.
Важно.
Спасибо Ирине Голотиной
и Тане Ивановой-Яковлевой.
Архангельск
Прохладный пар висит над Сен-Бернаром,
в испарине Шпицберген и Монблан,
в порту своем, нагруженный товаром,
Архангельск опрокинулся в туман.
И первую неделю и вторую
смеются чайки в спины рыбакам.
Я выучил и скоро зарифмую
прогноз погоды этот по слогам.
В спасение от приступов мигрени
не верится, когда до самых звезд
белым-бело; и вымокли колени,
и город весь – селедки скользкий хвост.
Не будь моя губерния беспечной,
дремучей, толоконной и печной,
не стал бы я корить ее за млечный
тумана след над впадиной речной;
за сумрачность почти неразличимых
торосами покрытых берегов
с притопленным буксиром «Федор Грымов» –
последним внуком Алых парусов.
* * *
Мы платили за все наличными,
не гасили костры изгнания,
наши локти к столам привинчены
в душных рюмочных без названия.
Нас внимательный глаз разыскивал,
наши сны диктофон выуживал,
мы платили за кружку кислого
как за право носить оружие.
Не отведав кнута и пряника,
не поверить законам физики,
но куда б ни качнулся маятник –
где-то рядом веселый висельник.
Кто еще благодарен паузе,
как метла и совок под лестницей?
Правой, правой, товарищ маузер,
кто там левой, ей-богу, крестится.
Я уйду
Мне становится тесно в деревне моей,
я ее тишиной очарован, отравлен;
я насытился пухом ее тополей
и простужен водою апрельских проталин.
Раньше песни звучали в деревне моей,
а сегодня услышишь ли песню иную.
Только осенью в небе запев журавлей
или долгой зимою метель ледяную.
Допишу о последней отраде своей,
не закрою дверей и свечу не задую,
мимо брошенных изб и заросших полей
я уйду по дороге в деревню другую.
[Стихотворения опубликованы в 2010 году]
Источник: http://stihi.ru/avtor/aleks37 |
