Литературный поиск

Разделы сборника

  • О России   
  • О родной природе   
  • Призыв к молитве   
  • Исторические  
  • Эмигрантские  
  • Философская лирика   
  • Стихотворения о войне
  • Современные авторы  
  • Стихи из сети  
  • Литературоведение  
  • Литопрос

    Кого можно назвать по-настоящему русским по духу поэтом?
    Всего ответов: 5354

    Друзья сайта


  • Словарь варваризмов
  • Стихотворения о России
  • Православные сказки
  • Творчество ветеранов
  • Фонд славянской культуры
  • Другие ссылки
  • Ссылки


    Патриотические стихи

    Православие и Мир

    христианство, православие, культура, религия, литература, творчество

    РУССКОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ. Православие, самодержавие, народность

    Православие.Ru

    Остановите убийство!

    Rambler's Top100

    Яндекс.Метрика


    Пятница, 29.03.2024, 03:12
    Приветствую Вас, Гость
    Главная | Регистрация | Вход | RSS

    Русская дубрава
    патриотическая поэзия

    Тематические разделы

    Титульная страница » Сборник патриотической поэзии » Стихотворения о войне

    Юлия Друнина. Стихотворения о войне


    * * *
    На носилках, около сарая,
    На краю отбитого села,
    Санитарка шепчет, умирая:
    — Я ещё, ребята, не жила...

    И бойцы вокруг неё толпятся
    И не могут ей в глаза смотреть:
    Восемнадцать — это восемнадцать,
    Но ко всем неумолима смерть...

    Через много лет в глазах любимой,
    Что в его глаза устремлены,
    Отблеск зарев, колыханье дыма
    Вдруг увидит ветеран войны.

    Вздрогнет он и отойдет к окошку,
    Закурить пытаясь на ходу.
    Подожди его, жена, немножко —
    В сорок первом он сейчас году.

    Там, где возле черного сарая,
    На краю отбитого села,
    Девочка лепечет, умирая:
    — Я ещё, ребята, не жила...
     
      
    * * *
    Целовались.
    Плакали
    И пели.
    Шли в штыки.
    И прямо на бегу
    Девочка в заштопанной шинели
    Разбросала руки на снегу.

    Мама!
    Мама!
    Я дошла до цели...
    Но в степи, на волжском берегу,
    Девочка в заштопанной шинели
    Разбросала руки на снегу.
      
     
    * * *
    Я принесла домой с фронтов России
    Веселое презрение к тряпью —
    Как норковую шубку, я носила
    Шинельку обгоревшую свою.

    Пусть на локтях топорщились заплаты,
    Пусть сапоги протерлись — не беда!
    Такой нарядной и такой богатой
    Я позже не бывала никогда...
     
     
    * * *
    Я столько раз видала рукопашный,
    Раз наяву. И тысячу — во сне.
    Кто говорит, что на войне не страшно,
    Тот ничего не знает о войне.
    1943
      
     
    * * *
    И откуда
    Вдруг берутся силы
    В час, когда
    В душе черным-черно?..
    Если б я
    Была не дочь России,
    Опустила руки бы давно,
    Опустила руки
    В сорок первом.
    Помнишь?
    Заградительные рвы,
    Словно обнажившиеся нервы,
    Зазмеились около Москвы.
    Похоронки,
    Раны,
    Пепелища...
    Память,
    Душу мне
    Войной не рви,
    Только времени
    Не знаю чище
    И острее
    К Родине любви.
    Лишь любовь
    Давала людям силы
    Посреди ревущего огня.
    Если б я
    Не верила в Россию,
    То она
    Не верила б в меня.
      
     
    ПИСЬМО ИЗ "ИМПЕРИИ ЗЛА”
    Я живу, президент,
    В пресловутой "империи зла” —
    Так назвать вы изволили
    Спасшую землю страну...
    Наша юность пожаром,
    Наша юность Голгофой была,
    Ну, а вы, молодым,
    Как прошли мировую войну?

    Может быть, сквозь огонь
    К нам конвои с оружьем вели? —
    Мудрый Рузвельт пытался
    Союзной державе помочь.
    И, казалось, в Мурманске
    Ваши храбрые корабли
    Выходила встречать
    Вся страна,
    Погружённая в ночь.

    Да, кромешная ночь
    Нал Россией простерла крыла.
    Умирал Ленинград,
    И во тьме Шостакович гремел.
    Я пишу, президент,
    Из той самой "империи зла”,
    Где истерзанных школьниц
    Фашисты вели на расстрел.

    Оседала война сединой
    У детей на висках,
    В материнских застывших глазах
    Замерзала кристаллами слёз...
    Может, вы, словно Кеннеди,
    В американских войсках
    Тоже собственной кровью
    В победу свой сделали взнос?..

    Я живу, президент,
    В пресловутой "империи зла”...
    Там, где чтут Достоевского,
    Лорку с Уитменом чтут.
    Горько мне, что Саманта
    Так странно из жизни ушла,
    Больно мне, что в Неваде
    Мосты между душами рвут.

    Ваши авианосцы
    Освещает, бледнея, луна.
    Между жизнью и смертью
    Такая тончайшая нить...
    Как прекрасна планета,
    И как уязвима она!
    Как землян умоляет
    Её защитить, заслонить!
    Я живу, президент,
    В пресловутой "империи зла”...
      
      
    ДВА ВЕЧЕРА
    Мы стояли у Москвы-реки,
    Теплый ветер платьем шелестел.
    Почему-то вдруг из-под руки
    На меня ты странно посмотрел —
    Так порою на чужих глядят.
    Посмотрел и — улыбнулся мне:
    — Ну какой же из тебя
    Солдат?
    Как была ты, право,
    На войне?
    Неужель спала ты на снегу,
    Автомат пристроив в головах?
    Я тебя
    Представить не могу
    В стоптанных солдатских сапогах!..

    Я же вечер вспомнила другой:
    Минометы били,
    Падал снег.
    И сказал мне тихо
    Дорогой,
    На тебя похожий человек:
    — Вот лежим и мерзнем на снегу,
    Будто и не жили в городах...
    Я тебя представить не могу
    В туфлях на высоких каблуках...



    * * *
    В семнадцать совсем уже были мы взрослые —
    Ведь нам подрастать на войне довелось...
    А нынче сменили нас девочки рослые
    Со взбитыми космами ярких волос.

    Красивые, черти! Мы были другими —
    Военной голодной поры малыши.
    Но парни, которые с нами дружили,
    Считали, как видно, что мы хороши.

    Любимые нас целовали в траншее,
    Любимые нам перед боем клялись.
    Чумазые, тощие, мы хорошели
    И верили: это на целую жизнь.

    Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
    И можно ли ставить любимым в вину,
    Что нравятся девочки им длинноногие,
    Которые только рождались в войну?

    И правда, как могут не нравиться весны,
    Цветение, первый полет каблучков,
    И даже сожженные краскою космы,
    Когда их хозяйкам семнадцать годков.

    А годы, как листья осенние, кружатся.
    И кажется часто, ровесницы, мне —
    В борьбе за любовь пригодится нам мужество
    Не меньше, чем на войне...


    * * *
    Я родом не из детства — из войны.
    И потому, наверное, дороже,
    Чем ты, ценю я радость тишины
    И каждый новый день, что мною прожит.

    Я родом не из детства — из войны.
    Раз, пробираясь партизанской тропкой,
    Я поняла навек, что мы должны
    Быть добрыми к любой травинке робкой.

    Я родом не из детства — из войны.
    И, может, потому незащищённей:
    Сердца фронтовиков обожжены,
    А у тебя — шершавые ладони.

    Я родом не из детства — из войны.
    Прости меня — в том нет моей вины...


    * * *
    Не знаю, где я нежности училась, —
    Об этом не расспрашивай меня.
    Растут в степи солдатские могилы,
    Идет в шинели молодость моя.

    В моих глазах обугленные трубы.
    Пожары полыхают на Руси.
    И снова нецелованные губы
    Израненный парнишка закусил.

    Нет!
    Мы с тобой узнали не по сводкам
    Большого отступления страду.
    Опять в огонь рванулись самоходки,
    Я на броню вскочила на ходу.

    А вечером над братскою могилой
    С опущенной стояла головой...
    Не знаю, где я нежности училась, —
    Быть может, на дороге фронтовой...


    * * *
    Я порою себя ощущаю связной
    Между теми, кто жив
    И кто отнят войной.
    И хотя пятилетки бегут
    Торопясь,
    Все тесней эта связь,
    Все прочней эта связь.

    Я — связная.
    Пусть грохот сражения стих:
    Донесеньем из боя
    Остался мой стих —
    Из котлов окружений,
    Пропастей поражений
    И с великих плацдармов
    Победных сражений.

    Я — связная.
    Бреду в партизанском лесу,
    От живых
    Донесенье погибшим несу:
    "Нет, ничто не забыто,
    Нет, никто не забыт,
    Даже тот,
    Кто в безвестной могиле лежит".


    ЗАПАС ПРОЧНОСТИ
    До сих пор не совсем понимаю,
    Как же я, и худа, и мала,
    Сквозь пожары к победному Маю
    В кирзачах стопудовых дошла.

    И откуда взялось столько силы
    Даже в самых слабейших из нас?..
    Что гадать!-- Был и есть у России
    Вечной прочности вечный запас.


    БИНТЫ
    Глаза бойца слезами налиты,
    Лежит он, напружиненный и белый,
    А я должна приросшие бинты
    С него сорвать одним движеньем смелым.
    Одним движеньем — так учили нас.
    Одним движеньем — только в этом жалость...
    Но встретившись со взглядом страшных глаз,
    Я на движенье это не решалась.
    На бинт я щедро перекись лила,
    Стараясь отмочить его без боли.
    А фельдшерица становилась зла
    И повторяла: "Горе мне с тобою!
    Так с каждым церемониться — беда.
    Да и ему лишь прибавляешь муки".
    Но раненые метили всегда
    Попасть в мои медлительные руки.

    Не надо рвать приросшие бинты,
    Когда их можно снять почти без боли.
    Я это поняла, поймешь и ты...
    Как жалко, что науке доброты
    Нельзя по книжкам научиться в школе!


    ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ
    Машенька, связистка, умирала
    На руках беспомощных моих.
    А в окопе пахло снегом талым,
    И налет артиллерийский стих.
    Из санроты не было повозки,
    Чью-то мать наш фельдшер величал.

    ...О, погон измятые полоски
    На худых девчоночьих плечах!
    И лицо — родное, восковое,
    Под чалмой намокшего бинта!..

    Прошипел снаряд над головою,
    Черный столб взметнулся у куста...

    Девочка в шинели уходила
    От войны, от жизни, от меня.
    Снова рыть в безмолвии могилу,
    Комьями замерзшими звеня...

    Подожди меня немного, Маша!
    Мне ведь тоже уцелеть навряд...

    Поклялась тогда я дружбой нашей:
    Если только возвращусь назад,
    Если это совершится чудо,
    То до смерти, до последних дней,
    Стану я всегда, везде и всюду
    Болью строк напоминать о ней —
    Девочке, что тихо умирала
    На руках беспомощных моих.

    И запахнет фронтом — снегом талым,
    Кровью и пожарами мой стих.

    Только мы — однополчане павших,
    Их, безмолвных, воскресить вольны.
    Я не дам тебе исчезнуть, Маша, —
    Песней
    возвратишься ты с войны!


    БАЛЛАДА О ДЕСАНТЕ
    Хочу, чтоб как можно спокойней и суше
    Рассказ мой о сверстницах был...
    Четырнадцать школьниц — певуний, болтушек —
    В глубокий забросили тыл.

    Когда они прыгали вниз с самолета
    В январском продрогшем Крыму,
    "Ой, мамочка!" — тоненько выдохнул кто-то
    В пустую свистящую тьму.

    Не смог побелевший пилот почему-то
    Сознанье вины превозмочь...
    А три парашюта, а три парашюта
    Совсем не раскрылись в ту ночь...

    Оставшихся ливня укрыла завеса,
    И несколько суток подряд
    В тревожной пустыне враждебного леса
    Они свой искали отряд.

    Случалось потом с партизанками всяко:
    Порою в крови и пыли
    Ползли на опухших коленях в атаку —
    От голода встать не могли.

    И я понимаю, что в эти минуты
    Могла партизанкам помочь
    Лишь память о девушках, чьи парашюты
    Совсем не раскрылись в ту ночь...

    Бессмысленной гибели нету на свете —
    Сквозь годы, сквозь тучи беды
    Поныне подругам, что выжили, светят
    Три тихо сгоревших звезды...


    КОМБАТ
    Когда, забыв присягу, повернули
    В бою два автоматчика назад,
    Догнали их две маленькие пули —
    Всегда стрелял без промаха комбат.

    Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
    А он, шатаясь, побежал вперед.
    За этих двух его лишь тот осудит,
    Кто никогда не шел на пулемет.

    Потом в землянке полкового штаба,
    Бумаги молча взяв у старшины,
    Писал комбат двум бедным русским бабам,
    Что... смертью храбрых пали их сыны.

    И сотни раз письмо читала людям
    В глухой деревне плачущая мать.
    За эту ложь комбата кто осудит?
    Никто его не смеет осуждать!


    ЕЛКА
    На втором Белорусском ещё продолжалось затишье,
    Шел к закату короткий последний декабрьский день.
    Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,
    Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.

    Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.
    Показалось — конца не предвидится этой войне.
    Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.
    (Виновато затишье — совсем не до грусти в огне!)

    Показалась могилой землянка в четыре наката.
    Умирала печурка. Под ватник забрался мороз...
    Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:
    — Почему ты одна? И чего ты повесила нос?

    Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.
    Посмотрела на небо — ракета ль сгорела, звезда?
    Прогревая моторы, ревели немецкие танки,
    Иногда минометы палили незнамо куда.

    А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,
    То застыла не веря: пожарами освещена
    Горделиво и скромно красавица елка стояла!
    И откуда взялась среди чистого поля она?

    Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,
    Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад...
    Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,
    Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.

    Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки!
    Я люблю вас! И буду любить вас до смерти,
    всю жизнь!
    Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки...
    Вдруг обвал артналета и чья-то команда: "Ложись!"

    Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,
    Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу...

    Сколько было потом новогодних сверкающих елок!
    Их забыла, а эту забыть не могу...


    ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ
    (На вечере поэтов, погибших на войне)
    Сегодня на трибуне мы — поэты,
    Которые убиты на войне,
    Обнявшие со стоном землю где-то
    В свей ли, в зарубежной стороне.
    Читают нас друзья-однополчане,
    Сединами они убелены.
    Но перед залом, замершим в молчанье,
    Мы — парни, не пришедшие с войны.
    Слепят "юпитеры", а нам неловко —
    Мы в мокрой глине с головы до ног.
    В окопной глине каска и винтовка,
    В проклятой глине тощий вещмешок.
    Простите, что ворвалось с нами пламя,
    Что еле-еле видно нас в дыму,
    И не считайте, будто перед нами
    Вы вроде виноваты, — ни к чему.
    Ах, ратный труд — опасная работа,
    Не всех ведет счастливая звезда.
    Всегда с войны домой приходит кто-то,
    А кто-то не приходит никогда.
    Вас только краем опалило пламя,
    То пламя, что не пощадило нас.
    Но если б поменялись мы местами,
    То в этот вечер, в этот самый час,
    Бледнея, с горлом, судорогой сжатым,
    Губами, что вдруг сделались сухи,
    Мы, чудом уцелевшие солдаты,
    Читали б ваши юные стихи.


    * * *
    Пожилых не помню на войне,
    Я уже не говорю про старых.
    Правда, вспоминаю, как во сне,
    О сорокалетних санитарах.
    Мне они, в мои семнадцать лет,
    Виделись замшелыми дедками.
    "Им, конечно, воевать не след, —
    В блиндаже шушукались с годками.--
    Побинтуй, поползай под огнем,
    Да ещё в таких преклонных летах!"

    Что ж, годки, давайте помянем
    Наших "дедов", пулями отпетых.
    И в крутые, злые наши дни
    Поглядим на тех, кому семнадцать.
    Братцы, понимают ли они,
    Как теперь нам тяжело сражаться?--
    Побинтуй, поползай под огнем,
    Да ещё в таких преклонных летах!..
    Мой передний край —
    Всю жизнь на нем
    Быть тому, кто числится в поэтах.
    Вечно будет жизнь давать под дых,
    Вечно будем вспыхивать, как порох.

    Нынче щеголяют в "молодых"
    Те, кому уже давно за сорок.


    * * *
    Нет, это не заслуга, а удача
    Стать девушке солдатом на войне.
    Когда б сложилась жизнь моя иначе,
    Как в День Победы стыдно было б мне!

    С восторгом нас, девчонок, не встречали:
    Нас гнал домой охрипший военком.
    Так было в сорок первом. А медали
    И прочие регалии потом...

    Смотрю назад, в продымленные дали:
    Нет, не заслугой в тот зловещий год,
    А высшей честью школьницы считали
    Возможность умереть за свой народ.


    * * *
    Качается рожь несжатая.
    Шагают бойцы по ней.
    Шагаем и мы — девчата,
    Похожие на парней.

    Нет, это горят не хаты —
    То юность моя в огне...
    Идут по войне девчата,
    Похожие на парней.


    ЗИНКА
    Памяти однополчанки — Героя Советского Союза Зины Самсоновой

    1.
    Мы легли у разбитой ели,
    Ждем, когда же начнет светлеть.
    Под шинелью вдвоем теплее
    На продрогшей, сырой земле.
    — Знаешь, Юлька, я против грусти,
    Но сегодня она не в счет.
    Где-то в яблочном захолустье
    Мама, мамка моя живет.
    У тебя есть друзья, любимый,
    У меня лишь она одна.
    Пахнет в хате квашней и дымом,
    За порогом бурлит весна.
    Старой кажется: каждый кустик
    Беспокойную дочку ждет.
    Знаешь, Юлька, я против грусти,
    Но сегодня она не в счет...
    Отогрелись мы еле-еле,
    Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
    Снова рядом в сырой шинели
    Светлокосый солдат идет.

    2.
    С каждым днем становилось горше,
    Шли без митингов и знамен.
    В окруженье попал под Оршей
    Наш потрепанный батальон.
    Зинка нас повела в атаку,
    Мы пробились по черной ржи,
    По воронкам и буеракам,
    Через смертные рубежи.
    Мы не ждали посмертной славы,
    Мы хотели со славой жить.
    ...Почему же в бинтах кровавых
    Светлокосый солдат лежит?
    Ее тело своей шинелью
    Укрывала я, зубы сжав,
    Белорусские ветры пели
    О рязанских глухих садах.

    3.
    — Знаешь, Зинка, я против грусти,
    Но сегодня она не в счет.
    Где-то в яблочном захолустье
    Мама, мамка твоя живет.
    У меня есть друзья, любимый,
    У неё ты была одна.
    Пахнет в хате квашней и дымом,
    За порогом бурлит весна.
    И старушка в цветастом платье
    У иконы свечу зажгла.
    Я не знаю, как написать ей,
    Чтоб тебя она не ждала...


    ТЫ ДОЛЖНА!
    Побледнев,
    Стиснув зубы до хруста,
    От родного окопа
    Одна
    Ты должна оторваться,
    И бруствер
    Проскочить под обстрелом
    Должна.
    Ты должна.
    Хоть вернешься едва ли,
    Хоть "Не смей!"
    Повторяет комбат.
    Даже танки
    (Они же из стали!)
    В трех шагах от окопа
    Горят.
    Ты должна.
    Ведь нельзя притворяться
    Перед собой,
    Что не слышишь в ночи,
    Как почти безнадежно
    "Сестрица!"
    Кто-то там,
    Под обстрелом, кричит...


    * * *
    Мне близки армейские законы,
    Я недаром принесла с войны
    Полевые мятые погоны
    С буквой "Т" — отличьем старшины.

    Я была по-фронтовому резкой,
    Как солдат, шагала напролом,
    Там, где надо б тоненькой стамеской,
    Действовала грубым топором.

    Мною дров наломано немало,
    Но одной вины не признаю:
    Никогда друзей не предавала —
    Научилась верности в бою.


    * * *
    Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
    Кто-то очень-очень мало жил...
    На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
    Так спокойны пыльные ресницы,
    А вокруг нерусские поля...
    Спи, земляк, и пусть тебе приснится
    Город наш и девушка твоя.
    Может быть в землянке после боя
    На колени теплые её
    Прилегло кудрявой головою
    Счастье беспокойное мое.


    * * *
    За утратою — утрата,
    Гаснут сверстники мои.
    Бьет по нашему квадрату,
    Хоть давно прошли бои.

    Что же делать?-
    Вжавшись в землю,
    Тело бренное беречь?
    Нет, такого не приемлю,
    Не об этом вовсе речь.

    Кто осилил сорок первый,
    Будет драться до конца.
    Ах обугленные нервы,
    Обожженные сердца!..


    * * *
    Когда стояла у подножья
    Горы, что называют "Жизнь",
    Не очень верилось, что можно
    К её вершине вознестись.
    Но пройдено уже две трети,
    И если доберусь туда,
    Где путникам усталым светит
    В лицо вечерняя звезда,
    То с этой высоты спокойно
    И грустно оглянусь назад:
    — Ну, вот и кончились все войны,
    Готовься к отдыху, солдат!..


    * * *
    Убивали молодость мою
    Из винтовки снайперской,
    В бою,
    При бомбежке
    И при артобстреле...
    Возвратилась с фронта я домой
    Раненой, но сильной и прямой —
    Пусть душа
    Едва держалась в теле.

    И опять летели пули вслед:
    Страшен быт
    Послевоенных лет —
    Мне передохнуть
    Хотя бы малость!..
    Не убили
    Молодость мою,
    Удержалась где-то на краю,
    Снова не согнулась,
    Не сломалась.

    А потом —
    Беды безмерной гнет:
    Смерть твоя...
    А смерть любого гнет.
    Только я себя не потеряла.
    Сердце не состарилось
    Ничуть,
    Так же сильно
    Ударяет в грудь,
    Ну, а душу я
    В тиски зажала.

    И теперь веду
    Последний бой
    С годами,
    С обидами,
    С судьбой —
    Не желаю
    Ничему сдаваться!
    Почему?
    Наверно, потому,
    Что и ныне
    Сердцу моему
    Восемнадцать,
    Только восемнадцать!


    ГЕОЛОГИНЯ
    Ветер рвет светло-русую прядку,
    Гимнастерка от пыли бела.
    Никогда не была ты солдаткой,
    Потому что солдатом была.

    Не ждала, чтоб тебя защитили,
    А хотела сама защищать.
    Не желала и слышать о тыле —
    Пусть царапнула пуля опять.

    ...Побелела от времени прядка,
    И штормовка от пыли бела.
    Снова тяжесть сапог, и палатка,
    И ночевка вдали от села.

    Снова с первым лучом подниматься,
    От усталости падать не раз,
    Не жалела себя ты в семнадцать,
    Не жалеешь себя и сейчас.

    Не сочувствуйте — будет обидой,
    Зазвенит в ломком голосе лед,
    Скажет: "Лучше ты мне позавидуй!" —
    И упругой походкой уйдет.

    И от робости странной немея
    (Хоть суров и бесстрастен на вид),
    Не за юной красоткой — за нею
    Бородатый геолог следит...


    МУЖЕСТВО
    Памяти Людмилы Файзулиной
    Солдаты! В скорбный час России
    Вы рвали за собой мосты,
    О снисхожденье не просили,
    Со смертью перешли на "ты".

    Вы затихали в лазаретах,
    Вы застывали на снегу, —
    Но женщину представить эту
    В шинели тоже я могу.

    Она с болезнью так боролась,
    Как в окружении дрались.
    ...Спокойный взгляд, веселый голос —
    А знала, что уходит жизнь.

    В редакционной круговерти,
    В газетной доброй кутерьме
    Страшней пустые очи смерти,
    Чем в злой блиндажной полутьме...

    Работать, не поддаться боли —
    Ох, как дается каждый шаг!..
    Редакция — не поле боя,
    Машинки пулемет в ушах...

    Все грущу о шинели
    Все грущу о шинели,
    Вижу дымные сны,-
    Нет, меня не сумели
    Возвратить из Войны.

    Дни летят, словно пули,
    Как снаряды — года...
    До сих пор не вернули,
    Не вернут никогда.

    И куда же мне деться?
    Друг убит на войне.
    А замолкшее сердце
    Стало биться во мне.

    Без паники встречаю шквал
    Без паники встречаю шквал,
    Еще сильны и не устали ноги —
    Пусть за спиной остался перевал
    И самые прекрасные дороги.

    Я до сих пор все открываю мир,
    Все новые отыскиваю грани.
    Но вспыхивает в памяти пунктир,
    Трассирует пунктир воспоминаний.


    * * *
    Мне ещё в начале жизни повезло,
    На свою не обижаюсь я звезду.
    В сорок первом меня бросило в седло,
    В сорок первом, на семнадцатом году.
    Жизнь солдата, ты — отчаянный аллюр:
    Марш, атака, трехминутный перекур.

    Как мне в юности когда-то повезло,
    Так и в зрелости по-прежнему везет —
    Наше чертово святое ремесло
    Распускать поводья снова не дает.
    Жизнь поэта, ты — отчаянный аллюр:
    Марш, атака, трехминутный перекур.

    И, ей-богу, просто некогда стареть,
    Хоть мелькают полустанками года...
    Допускаю, что меня догонит смерть,
    Ну, а старость не догонит никогда!
    Не под силу ей отчаянный аллюр:
    Марш, атака, трехминутный перекур.


    МОЙ ОТЕЦ
    Нет, мой отец погиб не на войне —
    Был слишком стар он, чтобы стать солдатом,
    В эвакуации, в сибирской стороне,
    Преподавал он физику ребятам.

    Он жил как все. Как все, недоедал.
    Как все, вздыхал над невеселой сводкой.
    Как все, порою горе заливал
    На пайку хлеба выменянною водкой.

    Ждал вести с фронта — писем от меня,
    А почтальоны проходили мимо...
    И вдалеке от дыма и огня
    Был обожжен войной неизлечимо.

    Вообще-то слыл он крепким стариком —
    Подтянутым, живым, молодцеватым.
    И говорят, что от жены тайком
    Все обивал порог военкомата.

    В Сибири он легко переносил
    Тяжелый быт, недосыпанье, голод.
    Но было для него превыше сил
    Смириться с тем, что вновь мы сдали город.

    Чернел, а в сердце ниточка рвалась —
    Одна из тех, что связывают с жизнью.
    (Мы до конца лишь в испытанья час
    Осознаем свою любовь к Отчизне.)

    За нитью — нить. К разрыву сердце шло.
    (Теперь инфарктом называют это...)
    В сибирское таежное село
    Вползло военное второе лето.

    Старались сводки скрыть от старика,
    Старались — только удавалось редко.
    Информбюро тревожная строка
    В больное сердце ударяла метко.

    Он задыхался в дыме и огне,
    Хоть жил в Сибири — в самом центре тыла.
    Нет, мой отец погиб не на войне,
    И все-таки война его убила...

    Ах, если бы он ведать мог тогда
    В глухом селе, в час отступленья горький,
    Что дочь в чужие будет города
    Врываться на броне "тридцатьчетверки"!


    БАБЫ
    Мне претит пресловутая "женская слабость".
    Мы не дамы, мы русские бабы с тобой.
    Мне обидным не кажется слово грубое "бабы",
    В нем — народная мудрость, в нем — щемящая
    боль.

    Как придет похоронная на мужика
    Из окопных земель, из военного штаба,
    Став белей своего головного платка,
    На порожек опустится баба.

    А на зорьке впряжется, не мешкая, в плуг
    И потянет по-прежнему лямки.
    Что поделаешь? Десять соломинок-рук
    Каждый день просят хлеба у мамки...

    Эта смирная баба двужильна, как Русь.
    Знаю, вынесет все, за неё не боюсь.
    Надо — вспашет полмира, надо — выдюжит бой.

    Я горжусь, что и мы тоже бабы с тобой!


    * * *
    Мир до невозможности запутан.
    И когда дела мои плохи,
    В самые тяжёлые минуты
    Я пишу весёлые стихи.
    Ты прочтёшь и скажешь:
    — Очень мило,
    Жизнеутверждающе притом.-
    И не будешь знать, как больно было
    Улыбаться обожжённым ртом.


    * * *
    И горе красит нас порою
    (Сложны законы красоты)
    В простом лице оно откроет
    Вдруг утончённые черты.
    Скорбь всепрощающего взгляда,
    Улыбки грустной доброта-
    Лик возвращённого из ада
    Иль чудом снятого с креста.
    Но горе быть должно великим
    И с горем спаяно страны.
    ...Великомучеников лики
    Глядят в глаза мне со стены.
    Из отдалённых мест вернули
    Домой товарищей моих,
    Но годы горя, словно пули,
    Догнали и убили их.
    Скорбь всепрощающего взгляда,
    Сильны, измучены, чисты...
    Порою так вглядеться надо
    В их утончённые черты!


    * * *
    Мы любовь свою схоронили
    Крест поставили на могиле.
    "Слава Богу!" — сказали оба...
    Только встала любовь из гроба,
    Укоризненно нам кивая:
    — Что ж вы сделали? Я живая!..


    * * *
    Я ушла из детства в грязную теплушку,
    В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
    Дальние разрывы слушал и не слушал
    Ко всему привыкший сорок первый год.
    Я пришла из школы в блиндажи сырые,
    От Прекрасной Дамы в "мать"
    и "перемать"
    Потому что имя ближе, чем "Россия",
    Не могла сыскать.
    1942


    * * *
    В слепом неистовстве металла,
    Под артналетами, в бою
    Себя бессмертной я считала
    И в смерть не верила свою.

    А вот теперь — какая жалость! —
    В спокойных буднях бытия
    Во мне вдруг что-то надломалось,
    Бессмертье потеряла я...

    О, вера юности в бессмертье —
    Надежды мудрое вино!..
    Друзья, до самой смерти верьте,
    Что умереть вам не дано!


    ДОБРОТА
    Стираются лица и даты,
    Но все ж до последнего дня
    Мне помнить о тех, что когда-то
    Хоть чем-то согрели меня.

    Согрели своей плащ-палаткой,
    Иль тихим шутливым словцом,
    Иль чаем на столике шатком,
    Иль попросту добрым лицом.

    Как праздник, как счастье, как чудо
    Идет Доброта по земле.
    И я про неё не забуду,
    Хотя забываю о Зле.


    * * *
    Есть круги рая,
    А не только ада.
    И я сквозь них,
    Счастливая, прошла.
    Чего ж мне надо,
    Да, чего ж мне надо?
    Ни на кого
    Держать не стану зла.
    За все, что было,
    Говорю — "спасибо!"
    Всему, что будет,
    Говорю — "держись!"

    Престолы счастья
    И страданий дыбы:
    Две стороны
    Одной медали —
    "Жизнь".


    * * *
    Били молнии. Тучи вились.
    Было всякое на веку.
    Жизнь летит, как горящий "виллис"
    По гремящему большаку.

    Наши критики — наши судьбы:
    Вознести и распять вольны.
    Но у нас есть суровей судьи —
    Не вернувшиеся с войны.

    Школьник, павший под Сталинградом,
    Мальчик, рухнувший у Карпат,
    Взглядом юности — строгим взглядом
    На поэтов седых глядят.


    * * *
    Да, многое в сердцах у нас умрет,
    Но многое останется нетленным:
    Я не забуду сорок пятый год —
    Голодный, радостный, послевоенный.

    В тот год, от всей души удивлены
    Тому, что уцелели почему-то,
    Мы возвращались к жизни от войны,
    Благословляя каждую минуту.

    Как дорог был нам каждый трудный день,
    Как "на гражданке" все нам было мило!
    Пусть жили мы в плену очередей,
    Пусть замерзали в комнатах чернила.

    И нынче, если давит плечи быт,
    Я и на быт взираю, как на чудо:
    Год сорок пятый мной не позабыт,
    Я возвращенья к жизни не забуду!


    СТЕПНОЙ КРЫМ
    Есть особая грусть
    В этой древней земле —
    Там, где маки в пыли,
    Словно искры в золе,
    И где крокусов синие огоньки
    Не боятся ещё человечьей руки.

    Вековая, степная, высокая грусть!
    Ничего не забыла великая Русь.
    О, шеломы курганов,
    Каски в ржавой пыли! —
    Здесь Мамая и Гитлера
    Орды прошли...


    СТАРЫЙ КРЫМ
    Куры, яблони, белые хаты —
    Старый Крым на деревню похож.
    Неужели он звался Солхатом
    И ввергал неприятеля в дрожь?

    Современнику кажется странным,
    Что когда-то, в былые года,
    Здесь бессчетные шли караваны,
    Золотая гуляла Орда.

    Воспевали тот город поэты,
    И с Багдадом соперничал он.
    Где же храмы, дворцы, минареты? —
    Погрузились в истории сон...

    Куры, вишни, славянские лица,
    Скромность белых украинских хат.
    Где ж ты, ханов надменных столица —
    Неприступный и пышный Солхат?

    Где ты, где ты? — ответа не слышу.
    За веками проходят века.
    Так над степью и над Агармышем1
    Равнодушно плывут облака...

    Примечания
    1. Агармышем — Гора возле старого Крыма. (Примеч. автора.)


    * * *
    На улице Десантников живу,
    Иду по Партизанской за кизилом.
    Пустые гильзы нахожу во рву —
    Во рву, что рядом с братскою могилой.

    В глухом урочище туман, как дым,
    В оврагах расползается упрямо.
    Землянок полустертые следы,
    Окопов чуть намеченные шрамы.

    В костре сырые ветки ворошу,
    Сушу насквозь промоченные кеды,
    А на закате в городок спешу —
    На площадь Мира улицей Победы.


    * * *
    Мне близки армейские законы,
    Я недаром принесла с войны
    Полевые мятые погоны
    С буквой "Т" — отличьем старшины.

    Я была по-фронтовому резкой,
    Как солдат, шагала напролом,
    Там, где надо б тоненькой стамеской,
    Действовала грубым топором.

    Мною дров наломано немало,
    Но одной вины не признаю:
    Никогда друзей не предавала —
    Научилась верности в бою.

    Походная кавалерийская
    На тропе-дороженьке полевой
    Слышен топот конницы боевой.
    Здесь когда-то соколы мчались вдаль,
    Русская победная пела сталь.
    С песней за Доватором шли полки,
    Помнит враг калёные их клинки.
    Здесь лихой прославленный генерал
    Вихрем в даль победную ускакал…
    По тропе-дороженьке полевой
    Слышен топот конницы боевой.
    Едут, едут всадники, рожь шумит,
    Песня над равниною вдаль летит.


    * * *
    Неужто для того рождались люди,
    Чтоб мир порос забвения травой?..
    Уже Четвёртой Мировой не будет —
    Лишь не было бы Третьей Мировой!


    Источник: http://julijadrunina.narod.ru/war/druninawar.htm
    Категория: Стихотворения о войне | Добавил: DrOtto (21.04.2010)
    Просмотров: 88892 | Комментарии: 3 | Теги: стихи о войне, Стихи о Великой Отечественной войне | Рейтинг: 4.3/17
    Всего комментариев: 3
    1 Виктория  
    0
    сколько убогих комментариев ботов

    2 Valentina  
    0
    зашла прочитать стихи, а здесь реклама в комментариях. Я не хочу читать вашу рекламу, я хочу читать комментарии людей которые понимают в литературе а не "виагра для стариков.." и тд

    3 DrOtto  
    0
    Виктория и Валентина,
    Мы постарались очистить все "левые"комментарии-рекламу. 
    Приятного чтения!

    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]