* * * Постаралась старость: денег стало мало, внуки позабыли, сын в тюрьме; у бабули Юли - семьдесят в июле - каждый день последний на земле.
В голом доме, кроме тощей кошки, – трешка. Чтоб добрать посылку, в самый раз: спичек, соли с воли в Костомукшу Толе, и еще соседка чаю даст.
Весь поселок – сорок двухэтажек в саже. Школа развалилась и завод. Сыну скажут, даже крест ее покажут. Кто же его встретит через год?
Пусть не плачет мальчик. Все напрасно, ясный. Оторви от сердца без труда. Здесь споткнулась юность о порог, сутулясь, и не возвратится никогда. Жизнь Отцу Жизнь, бывало, свою мял в усталых руках словно глину я, тряс, как камушки в банке малыш годовалый трясет, и пока что она, не короткая, но и не длинная, по высокому небу меня еще как-то несет.
Вижу город на двух берегах с провалившейся пристанью, окунаемый первым дождем в ледяную купель, тесом крытые избы пустые и ветер неистовый, голосящий и стонущий, будто побитый кобель.
Пронеси меня, жизнь, над моей стороной колокольною и еще, и еще раз по тем затаенным местам, где старуха с козою под крышей живет треугольною с нашим Богом единым, в другого не веруют там.
Мне без разницы, где ночевать, в Алтуне или в Угличе, если пустят такого как я на порог молчуны, мои братья по крови, мои незабвенные русичи, сыновья каторжан и монголо-татарской чумы. Ангел
Слушается Мы Одной Крови
Ангел на пепелище прилетает за мной, или мать меня ищет у границы земной. Опускается рядом, разглядела с небес над погибшим отрядом необструганный крест.
Налила мне стаканчик за души упокой: - Мой единственный мальчик, собирайся домой. Вслед за облаком сирым полетим на заре, чтоб отдать тебя с миром православной земле.
Там снега и метели, и весна далеко. Там глаза потускнели у отца твоего. Наши птицы иначе будут петь над тобой. Мой единственный мальчик, собирайся домой.
– Мама, горькая жалость, среди черных полей и костей не осталось для могилы моей. Не осколки и пули, есть страшней западня. Мама, нас обманули, и тебя, и меня.
Обещай мне ни слова, ни слезы о былом. Мы крестились под Псковом и уже не умрем. Ты всегда будешь близко, даже в сумрачный час, когда с мраморных списков время вытравит нас. ...
Рыла землю руками моя старая мать. Навсегда в этой яме ты осталась лежать. Где-то званья и ранги раздают по стране. Десять лет уже Ангел, прилетает ко мне. Важно. Спасибо Ирине Голотиной и Тане Ивановой-Яковлевой. Архангельск Прохладный пар висит над Сен-Бернаром, в испарине Шпицберген и Монблан, в порту своем, нагруженный товаром, Архангельск опрокинулся в туман.
И первую неделю и вторую смеются чайки в спины рыбакам. Я выучил и скоро зарифмую прогноз погоды этот по слогам.
В спасение от приступов мигрени не верится, когда до самых звезд белым-бело; и вымокли колени, и город весь – селедки скользкий хвост.
Не будь моя губерния беспечной, дремучей, толоконной и печной, не стал бы я корить ее за млечный тумана след над впадиной речной;
за сумрачность почти неразличимых торосами покрытых берегов с притопленным буксиром «Федор Грымов» – последним внуком Алых парусов. * * * Мы платили за все наличными, не гасили костры изгнания, наши локти к столам привинчены в душных рюмочных без названия.
Нас внимательный глаз разыскивал, наши сны диктофон выуживал, мы платили за кружку кислого как за право носить оружие.
Не отведав кнута и пряника, не поверить законам физики, но куда б ни качнулся маятник – где-то рядом веселый висельник.
Кто еще благодарен паузе, как метла и совок под лестницей? Правой, правой, товарищ маузер, кто там левой, ей-богу, крестится. Я уйду Мне становится тесно в деревне моей, я ее тишиной очарован, отравлен; я насытился пухом ее тополей и простужен водою апрельских проталин.
Раньше песни звучали в деревне моей, а сегодня услышишь ли песню иную. Только осенью в небе запев журавлей или долгой зимою метель ледяную.
Допишу о последней отраде своей, не закрою дверей и свечу не задую, мимо брошенных изб и заросших полей я уйду по дороге в деревню другую. [Стихотворения опубликованы в 2010 году]
Источник: http://stihi.ru/avtor/aleks37 |