Литературный поиск

Разделы сборника

  • О России   
  • О родной природе   
  • Призыв к молитве   
  • Исторические  
  • Эмигрантские  
  • Философская лирика   
  • Стихотворения о войне
  • Современные авторы  
  • Стихи из сети  
  • Литературоведение  
  • Литопрос

    Кого можно назвать по-настоящему русским по духу поэтом?
    Всего ответов: 5354

    Друзья сайта


  • Словарь варваризмов
  • Стихотворения о России
  • Православные сказки
  • Творчество ветеранов
  • Фонд славянской культуры
  • Другие ссылки
  • Ссылки


    Патриотические стихи

    Православие и Мир

    христианство, православие, культура, религия, литература, творчество

    РУССКОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ. Православие, самодержавие, народность

    Православие.Ru

    Остановите убийство!

    Rambler's Top100

    Яндекс.Метрика


    Четверг, 28.03.2024, 14:48
    Приветствую Вас, Гость
    Главная | Регистрация | Вход | RSS

    Русская дубрава
    патриотическая поэзия

    Тематические разделы

    Титульная страница » Сборник патриотической поэзии » Исторические

    К 100-летию с начала Первой мировой войны

    Н. С. Гумилев
    С. А. Есенин
    Зинаида Гиппиус
    В. В. Маяковский
    В. В. Хлебников
    В. Я. Брюсов
    А. А. Блок
    А. А. Ахматова
    М. А. Волошин
    М. И. Цветаева
    Б. А. Шишкин

     

    Другие стихотворения о Первой мировой войне читайте здесь

     

    Н. С. Гумилев

    Война

    М. М. Чичагову

    Как собака на цепи тяжелой,
    Тявкает за лесом пулемет,
    И жужжат шрапнели, словно пчелы,
    Собирая ярко-красный мед.

    А «ура» вдали — как будто пенье
    Трудный день окончивших жнецов.
    Скажешь: это — мирное селенье
    В самый благостный из вечеров.

    И воистину светло и свято
    Дело величавое войны.
    Серафимы, ясны и крылаты,
    За плечами воинов видны.

    Тружеников, медленно идущих,
    На полях, омоченных в крови,
    Подвиг сеющих и славу жнущих,
    Ныне, Господи, благослови.

    Как у тех, что гнутся над сохою,
    Как у тех, что молят и скорбят,
    Их сердца горят перед Тобою,
    Восковыми свечками горят.

    Но тому, о Господи, и силы
    И победы царский час даруй,
    Кто поверженному скажет: «Милый,
    Вот, прими мой братский поцелуй!»
    1914


    Её Императорскому Высочеству великой княжне Анастасии Николаевне ко дню рождения

    Сегодня день Анастасии,
    И мы хотим, чтоб через нас
    Любовь и ласка всей России
    К Вам благодарно донеслась.

    Какая радость нам поздравить
    Вас, лучший образ наших снов,
    И подпись скромную поставить
    Внизу приветственных стихов.

    Забыв о том, что накануне
    Мы были в яростных боях,
    Мы праздник пятого июня
    В своих отпразднуем сердцах.

    И мы уносим к новой сече
    Восторгом полные сердца,
    Припоминая наши встречи
    Средь царскосельского дворца.
    Прапорщик Н. Гумилев, 5 июня 1916 года.
    Царскосельский лазарет, Большой Дворец.


    * * *
    «Взгляните: вот гусары смерти…»
    Взгляните: вот гусары смерти!
    Игрою ратных перемен
    Они, отчаянные черти,
    Побеждены и взяты в плен.
    Зато бессмертные гусары,
    Те не сдаются никогда,
    Войны невзгоды и удары
    Для них как воздух и вода.
    Ах, им опасен плен единый,
    Опасен и безумно люб,
    Девичьей шеи лебединой
    И милых рук, и алых губ.


    Георгий Победоносец
    Идущие с песней в бой,
    Без страха — в свинцовый дождь.
    Вас Георгий ведёт святой —
    Крылатый и мудрый вождь.
    Пылающий меч разит
    Средь ужаса и огня.
    И звонок топот копыт
    Его снегового коня…
    Он тоже песню поёт —
    В ней слава и торжество.
    И те, кто в битве падёт,
    Услышат песню его.
    Услышат в последний час
    Громовый голос побед.
    Зрачками тускнеющих глаз
    Блеснёт немеркнущий свет!


    Сестре милосердия
    Нет, не думайте, дорогая,
    О сплетеньи мышц и костей,
    О святой работе, о долге…
    Это сказки для детей.

    Под попреки санитаров
    И томительный бой часов
    Сам собой поправится воин,
    Если дух его здоров.

    И вы верьте в здоровье духа,
    В молньеносный его полет,
    Он от Вильны до самой Вены
    Неуклонно нас доведет.

    О подругах в серьгах и кольцах,
    Обольстительных вдвойне
    От духов и притираний,
    Вспоминаем мы на войне.

    И мечтаем мы о подругах,
    Что проходят сквозь нашу тьму
    С пляской, музыкой и пеньем
    Золотой дорогой муз.

    Говорим об англичанке,
    Песней славшей мужчин на бой
    И поцеловавшей воина
    Пред восторженной толпой.

    Эта девушка с открытой сцены,
    Нарумянена, одета в шелк,
    Лучше всех сестер милосердия
    Поняла свой юный долг.

    И мечтаю я, чтоб сказали
    О России, стране равнин:
    — Вот страна прекраснейших женщин
    И отважнейших мужчин.


    Наступление
    Та страна, что могла быть раем,
    Стала логовищем огня,
    Мы четвертый день наступаем,
    Мы не ели четыре дня.

    Но не надо яства земного
    В этот страшный и светлый час,
    Оттого что Господне слово
    Лучше хлеба питает нас.

    И залитые кровью недели
    Ослепительны и легки,
    Надо мною рвутся шрапнели,
    Птиц быстрей взлетают клинки.

    Я кричу, и мой голос дикий,
    Это медь ударяет в медь,
    Я, носитель мысли великой,
    Не могу, не могу умереть.

    Словно молоты громовые
    Или воды гневных морей,
    Золотое сердце России
    Мерно бьется в груди моей.

    И так сладко рядить Победу,
    Словно девушку, в жемчуга,
    Проходя по дымному следу
    Отступающего врага.


    Смерть
    Есть так много жизней достойных,
    Но одна лишь достойна смерть,
    Лишь под пулями в рвах спокойных
    Веришь в знамя Господне, твердь.

    И за это знаешь так ясно,
    Что в единственный, строгий час,
    В час, когда, словно облак красный,
    Милый день уплывет из глаз,

    Свод небесный будет раздвинут
    Пред душою, и душу ту
    Белоснежные кони ринут
    В ослепительную высоту.

    Там Начальник в ярком доспехе,
    В грозном шлеме звездных лучей,
    И к старинной, бранной потехе
    Огнекрылых зов трубачей.

    Но и здесь на земле не хуже
    Та же смерть — ясна и проста:
    Здесь товарищ над павшим тужит
    И целует его в уста.

    Здесь священник в рясе дырявой
    Умиленно поет псалом,
    Здесь играют марш величавый
    Над едва заметным холмом.


    Солнце духа
    Как могли мы прежде жить в покое
    И не ждать ни радостей, ни бед,
    Не мечтать об огнезарном бое,
    О рокочущей трубе побед.

    Как могли мы… но еще не поздно,
    Солнце духа наклонилось к нам,
    Солнце духа благостно и грозно
    Разлилось по нашим небесам.

    Расцветает дух, как роза мая,
    Как огонь, он разрывает тьму,
    Тело, ничего не понимая,
    Слепо повинуется ему.

    В дикой прелести степных раздолий,
    В тихом таинстве лесной глуши
    Ничего нет трудного для воли
    И мучительного для души.
     
    Чувствую, что скоро осень будет,
    Солнечные кончатся труды
    И от древа духа снимут люди
    Золотые, зрелые плоды.


    ***
    Священные плывут и тают ночи,
    Проносятся эпические дни,
    И смерти я заглядываю в очи,
    В зеленые, болотные огни.

    Она везде — и в зареве пожара,
    И в темноте, нежданна и близка,
    То на коне венгерского гусара,
    А то с ружьем тирольского стрелка.

    Но прелесть ясная живет в сознанье,
    Что хрупки так оковы бытия,
    Как будто женственно всё мирозданье,
    И управляю им всецело я.

    Когда промчится вихрь, заплещут воды,
    Зальются птицы в чаяньи зари,
    То слышится в гармонии природы
    Мне музыка Ирины Энери.

    Весь день томясь от непонятной жажды
    И облаков следя крылатый рой,
    Я думаю: «Карсавина однажды,
    Как облако, плясала предо мной».

    А ночью в небе древнем и высоком
    Я вижу записи судеб моих
    И ведаю, что обо мне, далеком,
    Звенит Ахматовой сиренный стих.

    Так не умею думать я о смерти,
    И всё мне грезятся, как бы во сне,
    Те женщины, которые бессмертье
    Моей души доказывают мне.
     

    * * *
    И год второй к концу склоняется,
    Но так же реют знамена,
    И так же буйно издевается
    Над нашей мудростью война.

    Вслед за ее крылатым гением,
    Всегда играющим вничью,
    С победной музыкой и пением
    Войдут войска в столицу. Чью?

    И сосчитают ли потопленных
    Во время трудных переправ,
    Забытых на полях потоптанных,
    И громких в летописи слав?

    Иль зори будущие, ясные
    Увидят мир таким, как встарь,
    Огромные гвоздики красные
    И на гвоздиках спит дикарь;

    Чудовищ слышны ревы лирные,
    Вдруг хлещут бешено дожди,
    И всё затягивают жирные
    Светло-зеленые хвощи.

    Не всё ль равно? Пусть время катится,
    Мы поняли тебя, земля!
    Ты только хмурая привратница
    У входа в Божие Поля.


    Над законченной книгой
    Не ты ли
    В минуту тоски
    Швырнул на землю
    Весы и меч
    И дал безумным
    Свободу весить
    Добро и зло?

    Не ты ли
    Смесил народы
    Густо и крепко,
    Заквасил тесто
    Слезами и кровью
    И топчешь, грозный,
    Грозды людские
    В точиле гнева?

    Не ты ли
    Поэта кинул
    На стогны мира
    Быть оком и ухом?

    Не ты ли
    Отнял силу у рук
    И запретил
    Сложить обиды
    В глубокой чаше
    Земных весов,
    Но быть назначил
    Стрелой, указующей
    Разницу веса?

    Не ты ли
    Неволил сердце
    Благословить
    Убийц и жертву,
    Врага и брата?

    Не ты ли
    Неволил разум
    Принять свершенье
    Непостижимых
    Твоих путей
    Во всём гореньи
    Противоречий,
    Несовместимых
    Для человечьей
    Стеснённой мысли?

    Так дай же силу
    Поверить в мудрость
    Пролитой крови;
    Дозволь увидеть
    Сквозь смерть и время
    Борьбу народов,
    Как спазму страсти,
    Извергшей семя
    Всемирных всходов!


    С.А. Есенин

    Молитва матери
    На краю деревни старая избушка,
    Там перед иконой молится старушка.

    Молитва старушки сына поминает,
    Сын в краю далеком родину спасает.

    Молится старушка, утирает слезы,
    А в глазах усталых расцветают грезы.

    Видит она поле, поле перед боем,
    Где лежит убитым сын ее героем.

    На груди широкой брызжет кровь, что пламя,
    А в руках застывших вражеское знамя.

    И от счастья с горем вся она застыла,
    Голову седую на руки склонила.

    И закрыли брови редкие сединки,
    А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.
    1914


    Зинаида Гиппиус

    Тише

    ...Славны будут великие дела...
    Ф. Сологуб

    Поэты, не пишите слишком рано, 
    Победа еще в руке Господней. 
    Сегодня еще дымятся раны, 
    Никакие слова не нужны сегодня.

    В часы неоправданного страданья 
    И нерешенной битвы 
    Нужно целомудрие молчанья 
    И, может быть, тихие молитвы.
    Август 1914


    Всё она
    Медный грохот, дымный порох,
    Рыжелипкие струи, 
    Тел ползущих влажный шорох... 
    Где чужие? Где свои?

    Нет напрасных ожиданий, 
    Не достигнутых побед, 
    Но и сбывшихся мечтаний, 
    Одолений — тоже нет.

    Все едины, всё едино, 
    Мы ль, они ли... смерть — одна. 
    И работает машина, 
    И жует, жует война...
    1914


    Тогда и опять
    Просили мы тогда, чтоб помолчали
    Поэты о войне, —
    Чтоб пережить хоть первые печали 
    Могли мы в тишине.

    Куда тебе! Набросились зверями:
    Война! Войне! Войны!
    И крик, и клич, и хлопанье дверями... 
    Не стало тишины.

    А после, вдруг, — таков у них обычай, — 
    Военный жар исчез.
    Изнемогли они от всяких кличей, 
    От собственных словес.

    И, юное безвременно состарев, 
    Текут, бегут назад,
    Чтобы запеть, в тумане прежних марев,
    На прежний лад.
    1915

     

    Так есть
    Если гаснет свет — я ничего не вижу.
    Если человек зверь — я его ненавижу.
    Если человек хуже зверя — я его убиваю.
    Если кончена моя Россия — я умираю.
    Февраль 1918


    Нет 
    Она не погибнет, — знайте! 
    Она не погибнет, Россия. 
    Они всколосятся,— верьте! 
    Поля ее золотые.

    И мы не погибнем, — верьте! 
    Но что нам наше спасенье: 
    Россия спасется, — знайте! 
    И близко ее воскресенье.
    Февраль 1918


    В. В. Маяковский

    Война объявлена
    «Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!
    Италия! Германия! Австрия!»
    И на площадь, мрачно очерченную чернью,
    багровой крови пролила̀сь струя!
    Морду в кровь разбила кофейня,
    зверьим криком багрима:
    «Отравим кровью игры Рейна!
    Громами ядер на мрамор Рима!»
    С неба, изодранного о штыков жала,
    слезы звезд просеивались, как мука̀ в сите,
    и подошвами сжатая жалость визжала:
    «Ах, пустите, пустите, пустите!»
    Бронзовые генералы на граненом цоколе
    молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
    Прощающейся конницы поцелуи цокали,
    и пехоте хотелось к убийце-победе.
    Громоздящемуся городу уро̀дился во сне
    хохочущий голос пушечного баса,
    а с запада падает красный снег
    сочными клочьями человечьего мяса.
    Вздувается у площади за ротой рота,
    у злящейся на лбу вздуваются вены.
    «Постойте, шашки о шелк кокоток
    вытрем, вытрем в бульварах Вены!»
    Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!
    Италия! Германия! Австрия!»
    А из ночи, мрачно очерченной чернью,
    багровой крови лила̀сь и лила̀сь струя.
    1914


    Мама и убитый немцами вечер
    По черным улицам белые матери
    судорожно простерлись, как по гробу глазет.
    Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
    "Ах, закройте, закройте глаза газет!"

    Письмо.

    Мама, громче!
    Дым.
    Дым.
    Дым еще!
    Что вы мямлите, мама, мне?
    Видите -
    весь воздух вымощен
    громыхающим под ядрами камнем!
    Ма-а-а-ма!
    Сейчас притащили израненный вечер.
    Крепился долго,
    кургузый,
    шершавый,
    и вдруг,-
    надломивши тучные плечи,
    расплакался, бедный, на шее Варшавы
    Звезды в платочках из синего ситца
    визжали:
    "Убит,
    дорогой,
    дорогой мой!"
    И глаз новолуния страшно косится
    на мертвый кулак с зажатой обоймой.
    Сбежались смотреть литовские села,
    как, поцелуем в обрубок вкована,
    слезя золотые глаза костелов,
    пальцы улиц ломала Ковна.
    А вечер кричит,
    безногий,
    безрукий:
    "Неправда,
    я еще могу-с -
    хе! -
    выбряцав шпоры в горящей мазурке,
    выкрутить русый ус!"

    Звонок.

    Что вы,
    мама?
    Белая, белая, как на гробе глазет.
    "Оставьте!
    О нем это,
    об убитом, телеграмма.
    Ах, закройте,
    закройте глаза газет!"
    1914
     
     
    Война и мир
    (отрывок)
    Это случилось в одну из осеней,
    были
    горюче-сухи
    все.
    Металось солнце,
    сумасшедший  маляр,
    оранжевым  колером пыльных выпачкав.

    Откуда-то
    на землю нахлынули слухи.
    Тихие.
    Заходили на цыпочках.

    Их шепот тревогу в груди выселил,
    а страх
    под черепом
    рукой красной
    распутывал, распутывал и распутывал мысли,
    и стало невыносимо ясно:
    если не собрать людей пучками рот,
    не взять и не взрезать людям вены -
    зараженная земля
    сама умрет -
    сдохнут Парижи,
    Берлины,
    Вены!

    Чего размякли?!
    Хныкать  поздно!
    Раньше б раскаянье осеняло!
    Тысячеруким врачам
    ланцетами роздано
    оружье из арсеналов.

    Италия!
    Королю,
    брадобрею ли
    ясно -
    некуда деться ей!
    Уже сегодня
    реяли
    немцы над Венецией!
    Германия!
    Мысли,
    музеи,
    книги,
    каньте в разверстые жерла.
    Зевы зарев, оскальтесь нагло!
    Бурши,
    скачите верхом на Канте!
    Нож  в зубы!
    Шашки  наголо!

    Россия!
    Разбойной ли Азии зной остыл?!
    В крови желанья бурлят ордой.
    Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!
    За ногу худую!
    По камню  бородой!

    Франция!
    Гони с бульваров любовный шепот!
    В новые танцы-юношей   выловить!
    Слышишь,  нежная?
    Хорошо
    под музыку митральезы жечь и насиловать!

    Англия!
    Турция!..
    Т-р-а-а-ах!
    Что  это?
    Послышалось!
    Не  бойтесь!
    Ерунда!
    Земля!
    Смотрите,
    что по волосам ее?
    Морщины   окопов легли на чело!
    Т-с-с-с-с-с-с...-
    грохот.
    Барабаны, музыка?
    Неужели?
    Она  это,
    она самая?
    Да!
    НАЧАЛОСЬ.
    1915-1916
     
     
    К ответу!
    Гремит и гремит войны барабан.
    Зовет железо в живых втыкать.
    Из каждой страны за рабом раба
    бросают на сталь штыка.
    За что? Дрожит земля голодна, раздета.
    Выпарили человечество кровавой баней
    только для того, чтоб кто-то где-то
    разжился Албанией.

    Сцепилась злость человечьих свор,
    падает на мир за ударом удар
    только для того, чтоб бесплатно Босфор
    проходили чьи-то суда.

    Скоро у мира не останется не поломанного ребра.
    И душу вытащат. И растопчут там её
    только для того, чтоб кто-то
    к рукам прибрал Месопотамию.
    Во имя чего сапог землю растаптывает скрипящ и груб?
    Кто над небом боев ― свобода? бог? Рубль!
    Когда же встанешь во весь свой рост,
    ты, отдающий жизнь свою им?
    Когда же в лицо им бросишь вопрос:
    за что воюем?
    1917


    В. В. Хлебников

    Война в мышеловке
    (отрывки)

    Как! И я, верх неги,
    Я, оскорбленный за людей, что они такие,
    Я, вскормленный лучшими зорями России,
    Я, повитой лучшими свистами птиц, — 
    Свидетели: вы, лебеди, дрозды и журавли! — 
    Во сне провлекший свои дни,
    Я тоже возьму ружье (оно большое и глупое,
    Тяжелее почерка)
    И буду шагать по дороге,
    Отбивая в сутки 365x317 ударов — ровно.
    И устрою из черепа брызги...

    Не выли трубы набат о гибели:
    «Товарищи милые, милые выбыли».
    Ах, вашей власти вне не я — 
    Поет жестокий узор уравнения.
    Народы бросились покорно,
    Как Польша, вплавь, в мои обители,
    Ведь я люблю на крыльях ворона
    Глаза красивого Спасителя!
    За ним, за ним! Туда, где нем он!
    На тот зеленый луг, за Неман!
    За Неман свинцовый и серый!
    За Неман, за Неман, кто верует!

    Я задел нечаянно локтем
    Ко́сы, сестры вечернему ворону,
    А мост царапал ногтем
    Пехотинца, бежавшего в сторону.
    Убийцы, под волнами всхлипывая,
    Лежали, как помосты липовые.
    Чесала гребнем смерть себя,
    Свои могучие власы,
    И мошки ненужных жизней
    Напрасно хотели ее укусить.

    И из Пушкина трупов кумирных
    Пушек наделаем сна.
    От старцев глупых вещие юноши уйдут
    И оснуют мировое государство
    Граждан одного возраста.

    Свобода приходит нагая,
    Бросая на сердце цветы,
    И мы, с нею в ногу шагая,
    Беседуем с небом на «ты».
    Мы, воины, строго ударим
    Рукой по суровым щитам:
    Да будет народ государем,
    Всегда, навсегда, здесь и там!
    Пусть девы споют у оконца,
    Меж песен о древнем походе,
    О верноподданном Солнца — 
    Самодержавном народе.
    1915-1922


    В. Я. Брюсов 

    Тридцатый месяц
    Тридцатый месяц в нашем мире
    Война взметает алый прах,
    И кони черные валькирий
    Бессменно мчатся в облаках!

    Тридцатый месяц, Смерть и Голод,
    Бродя, стучат у всех дверей:
    Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод,
    Детей в объятьях матерей!

    Тридцатый месяц, бог Европы,
    Свободный Труд ― порабощен;
    Он роет для Войны окопы,
    Для Смерти льет снаряды он!

    Призывы светлые забыты
    Первоначальных дней борьбы,
    В лесах грызутся троглодиты
    Под барабан и зов трубы!

    Достались в жертву суесловью
    Мечты порабощенных стран:
    Тот опьянел бездонной кровью,
    Тот золотом безмерным пьян…

    Борьба за право стала бойней;
    Унижен, Идеал поник…
    И все нелепей, все нестройней
    Крик о победе, дикий крик!

    А Некто темный, Некто властный,
    Событий нити ухватив,
    С улыбкой дьявольски-бесстрастной
    Длит обескрыленный порыв.

    О горе! Будет! будет! будет!
    Мы хаос развязали. Кто ж
    Решеньем роковым рассудит
    Весь этот ужас, эту ложь?

    Пора отвергнуть призрак мнимый,
    Понять, что подменили цель…
    О, счастье ― под напев любимый
    Родную зыблить колыбель!
    Январь 1917


    17 июля 1914. Последняя война
    Свершилось. Рок рукой суровой
    Приподнял завесу времен.
    Пред нами лики жизни новой
    Волнуются, как дикий сон.

    Покрыв столицы и деревни,
    Взвились, бушуя, знамена.
    По пажитям Европы древней
    Идёт последняя война.

    И всё, о чем с бесплодным жаром
    Пугливо спорили века.
    Готова разрешить ударом
    Её железная рука.

    Но вслушайтесь! В сердцах стесненных
    Не голос ли надежд возник?
    Призыв племён порабощенных
    Врывается в военный крик.

    Под топот армий, гром орудий,
    Под ньюпоров гудящий лёт,
    Всё то, о чем мы, как о чуде,
    Мечтали, может быть, встаёт.

    Так! слишком долго мы коснели
    И длили Валтасаров пир!
    Пусть, пусть из огненной купели
    Преображенным выйдет мир!

    Пусть падает в провал кровавый
    Строенье шаткое веков,-
    В неверном озареньи славы
    Грядущий мир да будет нов!

    Пусть рушатся былые своды,
    Пусть с гулом падают столбы;
    Началом мира и свободы
    Да будет страшный год борьбы!


    А. А. Блок

    * * *
    Петроградское небо мутилось дождем,
        На войну уходил эшелон.
    Без конца - взвод за взводом и штык за штыком
        Наполнял за вагоном вагон.

    В этом поезде тысячью жизней цвели
        Боль разлуки, тревоги любви,
    Сила, юность, надежда... В закатной дали
        Были дымные тучи в крови.

    И, садясь, запевали Варяга одни,
        А другие - не в лад - Ермака,
    И кричали ура, и шутили они,
        И тихонько крестилась рука.

    Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
        Раскачнувшись, фонарь замигал,
    И под черною тучей веселый горнист
        Заиграл к отправленью сигнал.

    И военною славой заплакал рожок,
        Наполняя тревогой сердца.
    Громыханье колес и охрипший свисток
        Заглушило ура без конца.

    Уж последние скрылись во мгле буфера,
        И сошла тишина до утра,
    А с дождливых полей всё неслось к нам ура,
        В грозном клике звучало: пора!

    Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
        Несмотря на дождливую даль.
    Это - ясная, твердая, верная сталь,
        И нужна ли ей наша печаль?

    Эта жалость - ее заглушает пожар,
        Гром орудий и топот коней.
    Грусть - ее застилает отравленный пар
        С галицийских кровавых полей...
     1 сентября 1914


    * * *
    Я не предал белое знамя, 
    Оглушённый криком врагов, 
    Ты прошла ночными путями, 
    Мы с тобой - одни у валов. 

    Да, ночные пути, роковые, 
    Развели нас и вновь свели, 
    И опять мы к тебе, Россия, 
    Добрели из чужой земли. 

    Крест и насыпь могилы братской, 
    Вот где ты теперь, тишина! 
    Лишь щемящей песни солдатской 
    Издали несётся волна. 

    А вблизи - всё пусто и немо, 
    В смертном сне - враги и друзья. 
    И горит звезда Вифлеема 
    Так светло, как любовь моя. 
    3 декабря 1914


    * * *
    Рождённые в года глухие 
    Пути не помнят своего. 
    Мы - дети страшных лет России - 
    Забыть не в силах ничего. 

    Испепеляющие годы! 
    Безумья ль в вас, надежды ль весть? 
    От дней войны, от дней свободы - 
    Кровавый отсвет в лицах есть. 

    Есть немота - то гул набата 
    Заставил заградить уста. 
    В сердцах, восторженных когда-то, 
    Есть роковая пустота. 

    И пусть над нашим смертным ложем 
    Взовьётся с криком вороньё, - 
    Те, кто достойней, Боже, Боже, 
    Да узрят царствие твоё! 
    8 сентября 1914


    Коршун
    Чертя за кругом плавный круг, 
    Над сонным лугом коршун кружит 
    И смотрит на пустынный луг. - 
    В избушке мать над сыном тужит: 
    «На хлеба, на, на грудь, соси, 
    Расти, покорствуй, крест неси». 

    Идут века, шумит война, 
    Встаёт мятеж, горят деревни, 
    А ты всё та ж, моя страна, 
    В красе заплаканной и древней. - 
    Доколе матери тужить? 
    Доколе коршуну кружить? 
    22 марта 1916


    * * *
    Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух.
    Да, таким я и буду с тобой:
    Не для ласковых слов я выковывал дух,
    Не для дружб я боролся с судьбой.

    Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
    По звездам прочитать ты умел,
    Что грядущие ночи — темней и темней,
    Что ночам неизвестен предел.

    Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
    Ни один не мерцает маяк.
    И тому, кто не понял вещания звезд,—
    Нестерпим окружающий мрак.

    И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
    Что грядущего ночь не пуста,—
    Затуманила сердце усталость и месть,
    Отвращенье скривило уста...

    Было время надежды и веры большой —
    Был я прост и доверчив, как ты.
    Шел я к людям с открытой и детской душой,
    Не пугаясь людской клеветы...

    А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
    Всё к далеким звездам унеслось.
    И к кому шел с открытой душою тогда,
    От того отвернуться пришлось.

    И сама та душа, что, пылая, ждала,
    Треволненьям отдаться спеша,—
    И враждой, и любовью она изошла,
    И сгорела она, та душа.

    И остались — улыбкой сведенная бровь,
    Сжатый рот и печальная власть
    Бунтовать ненасытную женскую кровь,
    Зажигая звериную страсть...

    Не стучись же напрасно у плотных дверей,
    Тщетным стоном себя не томи:
    Ты не встретишь участья у бедных зверей
    Называвшихся прежде людьми.

    Ты — железною маской лицо закрывай,
    Поклоняясь священным гробам,
    Охраняя железом до времени рай,
    Недоступный безумным рабам.
    1916


    А. А. Ахматова

    Июль 1914

    I
    Пахнет гарью. Четыре недели
    Торф сухой по болотам горит.
    Даже птицы сегодня не пели,
    И осина уже не дрожит.

    Стало солнце немилостью Божьей,
    Дождик с Пасхи полей не кропил.
    Приходил одноногий прохожий
    И один на дворе говорил:

    "Сроки страшные близятся. Скоро
    Станет тесно от свежих могил.
    Ждите глада, и труса, и мора,
    И затменья небесных светил.
     
    Только нашей земли не разделит
    На потеху себе супостат:
    Богородица белый расстелет
    Над скорбями великими плат".
     

    II
    Можжевельника запах сладкий
    От горящих лесов летит.
    Над ребятами стонут солдатки,
    Вдовий плач по деревне звенит.
     

    Не напрасно молебны служились,
    О дожде тосковала земля:
    Красной влагой тепло окропились
    Затоптанные поля.

    Низко, низко небо пустое,
    И голос молящего тих:
    "Ранят тело твое пресвятое,
    Мечут жребий о ризах твоих".
    1914


    * * *
    О нет, я не тебя любила,
    Палима сладостным огнем,
    Так объясни, какая сила
    В печальном имени твоем.

    Передо мною как колени
    Ты стал, как будто ждал венца,
    И смертные коснулись тени
    Спокойно юного лица.

    И ты ушел. Не за победой,
    За смертью. Ночи глубоки!
    О, ангел мой, не знай, не ведай
    Моей теперешней тоски.

    Но если белым солнцем рая
    В лесу осветится тропа,
    Но если птица полевая
    Взлетит с колючего снопа,

    Я знаю: это ты, убитый,
    Мне хочешь рассказать о том,
    И снова вижу холм изрытый
    Над окровавленным Днестром.

    Забуду дни любви и славы,
    Забуду молодость мою,
    Душа темна, пути лукавы,
    Но образ твой, твой подвиг правый
    До часа смерти сохраню.

     


    Утешение
                          Там Михаил Архистратиг
                          Его зачислил в рать свою.
                                                          Н. Гумилев

    Вестей от него не получишь больше,
    Не услышишь ты про него.
    В объятой пожарами, скорбной Польше
    Не найдешь могилы его.

    Пусть дух твой станет тих и покоен,
    Уже не будет потерь:
    Он Божьего воинства новый воин,
    О нем не грусти теперь.

    И плакать грешно, и грешно томиться
    В милом, родном дому.
    Подумай, ты можешь теперь молиться
    Заступнику своему.
    1914


    Молитва
    Дай мне горькие годы недуга,
    Задыханья, бессонницу, жар,
    Отыми и ребенка, и друга,
    И таинственный песенный дар -
    Так молюсь за Твоей литургией
    После стольких томительных дней,
    Чтобы туча над темной Россией
    Стала облаком в славе лучей.
    1915


    * * *
    Тот август, как желтое пламя,
    Пробившееся сквозь дым,
    Тот август поднялся над нами,
    Как огненный серафим.

    И в город печали и гнева
    Из тихой Корельской земли
    Мы двое — воин и дева — Студеным утром вошли.

    Что сталось с нашей столицей,
    Кто солнце на землю низвел?
    Казался летящей птицей
    На штандарте черный орел.

    На дикий лагерь похожим
    Стал город пышных смотров,
    Слепило глаза прохожим
    Сверканье пик и штыков.

    И серые пушки гремели
    На Троицком гулком мосту,
    А липы еще зеленели
    В таинственном Летнем саду.

    И брат мне сказал: «Настали
    Для меня великие дни.
    Теперь ты наши печали
    И радость одна храни».

    Как будто ключи оставил
    Хозяйке усадьбы своей,
    А ветер восточный славил
    Ковыли приволжских степей.
    1915


    Памяти 19 июля 1914
    Мы на сто лет состарились, и это
    Тогда случилось в час один:
    Короткое уже кончалось лето,
    Дымилось тело вспаханных равнин.

    Вдруг запестрела тихая дорога,
    Плач полетел, серебряно звеня.
    Закрыв лицо, я умоляла Бога
    До первой битвы умертвить меня.

    Из памяти, как груз отныне лишний,
    Исчезли тени песен и страстей.
    Ей - опустевшей - приказал Всевышний
    Стать страшной книгой грозовых вестей.
    1916

     

    * * *
    Когда в тоске самоубийства
    Народ гостей немецких ждал,
    И дух суровый византийства
    От русской Церкви отлетал,
     
    Когда приневская столица,
    Забыв величие свое,
    Как опьяненная блудница,
    Не знала, кто берет ее,

    Мне голос был. Он звал утешно,
    Он говорил: "Иди сюда,
    Оставь свой край, глухой и грешный,
    Оставь Россию навсегда.
    Я кровь от рук твоих отмою,
    Из сердца выну черный стыд,
    Я новым именем покрою
    Боль поражений и обид".

    Но равнодушно и спокойно
    Руками я замкнула слух,
    Чтоб этой речью недостойной
    Не осквернился скорбный дух.
    Осень 1917


    М. А. Волошин

    Под знаком Льва
    М. В. Сабашниковой

    Томимый снами, я дремал,
    Не чуя близкой непогоды;
    Но грянул гром, и ветр упал,
    И свет померк, и вздулись воды.

    И кто-то для моих шагов
    Провёл невидимые тропы
    По стогнам буйных городов
    Объятой пламенем Европы.

    Уже в петлях скрипела дверь
    И в стены бил прибой с разбега,
    И я, как запоздалый зверь,
    Вошёл последним внутрь ковчега.


    Над полями Альзаса
    Ангел непогоды пролил огнь и гром,
    Напоив народы яростным вином.

    Средь земных безлюдий тишина гудит
    Грохотом орудий, топотом копыт.

    Преклоняя ухо в глубь души, внемли,
    Как вскипает глухо желчь и кровь земли.


    Россия 
    Враждующих скорбный гений
    Братским вяжет узлом,
    И зло в тесноте сражений
    Побеждается горшим злом.

    Взвивается стяг победный…
    Что в том, Россия, тебе?
    Пребудь смиренной и бедной —
    Верной своей судьбе.

    Люблю тебя побеждённой,
    Поруганной и в пыли,
    Таинственно осветлённой
    Всей красотой земли.

    Люблю тебя в лике рабьем,
    Когда в тишине полей
    Причитаешь голосом бабьим
    Над трупами сыновей.

    Как сердце никнет и блещет,
    Когда, связав по ногам,
    Наотмашь хозяин хлещет
    Тебя по кротким глазам.

    Сильна ты нездешней мерой,
    Нездешней страстью чиста,
    Неутолённою верой
    Твои запеклись уста.

    Дай слов за тебя молиться,
    Понять твоё бытиё,
    Твоей тоске причаститься,
    Сгореть во имя твоё.
    1915
     

    Газеты
    Я пробегаю жадным взглядом
    Вестей горючих письмена,
    Чтоб душу, влажную от сна,
    С утра ожечь ползучим ядом.

    В строках кровавого листа
    Кишат смертельные трихины,
    Проникновенны, лезвиины,
    Неистребимы, как мечта.

    Бродила мщенья, дрожжи гнева,
    Вникают в мысль, гниют в сердцах,
    Туманят дух, цветут в бойцах
    Огнями дьявольского сева.

    Ложь заволакивает мозг
    Тягучей дрёмой хлороформа
    И зыбкой полуправды форма
    Течёт и лепится, как воск.

    И, гнилостной пронизан дрожью,
    Томлюсь и чувствую в тиши,
    Как, обезболенному ложью,
    Мне вырезают часть души.

    Не знать, не слышать и не видеть…
    Застыть, как соль… уйти в снега…
    Дозволь не разлюбить врага
    И брата не возненавидеть!


    Посев
    В осенний день по стынущим полянам
    Дымящиеся водят борозды
    Не пахари;
    Не радуется ранам
    Своим земля;
    Не плуг вскопал следы;
    Не семена пшеничного посева,
    Не ток дождей в разъявшуюся новь, —
    Но сталь и медь,
    Живую плоть и кровь
    Недобрый Сеятель
    В годину Лжи и Гнева
    Рукою щедрою посеял…
    Бед
    И ненависти колос,
    Змеи плевел
    Взойдут в полях безрадостных побед,
    Где землю-мать
    Жестокий сын прогневил.
            

    Пролог

    Андрею Белому

    Ты держишь мир в простёртой длани,
    И ныне сроки истекли…
    В начальный год Великой Брани
    Я был восхищен от земли.

    И, на замок небесных сводов
    Поставлен, слышал, смуты полн,
    Растущий вопль земных народов,
    Подобный рёву бурных волн.

    И с высоты непостижимой
    Низвергся Вестник, оку зримый,
    Как вихрь сверлящей синевы.
    Огнём и сумраком повитый,
    Шестикрылатый и покрытый
    Очами с ног до головы.

    И, сводом потрясая звездным,
    На землю кинул он ключи,
    Земным приказывая безднам
    Извергнуть тучи саранчи,
    Чтоб мир пасти жезлом железным.

    А на вратах земных пещер
    Он начертал огнём и серой:
    «Любовь воздай за меру мерой,
    А злом за зло воздай без мер».

    И, став как млечный вихрь в эфире,
    Мне указал Весы:
    «Смотри:
    В той чаше — мир; в сей чаше — гири:
    Всё прорастающее в мире
    Давно завершено внутри».

    Так был мне внешний мир показан
    И кладезь внутренний разъят.
    И, знаньем звёздной тайны связан,
    Я ввержен был обратно в ад.

    Один среди враждебных ратей —
    Не их, не ваш, не свой, ничей —
    Я голос внутренних ключей,
    Я семя будущих зачатий.

     

    Марина Цветаева

    ***
    Чем прогневили тебя эти серые хаты,
    Господи! – и для чего стольким простреливать грудь?
    Поезд прошёл и завыл, и завыли солдаты,
    И запылил, запылил отступающий путь…

    Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
    Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
    О чернобровых красавицах. – Ох, и поют же
    Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!


    Б. А. Шишкин

    Гиганты
    Как гиганты, в тумане ночном
    Мы в порядке идем боевом,
    Как виденья во мраке ночном.

    Блеском залпов объят горизонт,
    Весь в огне неприятельский фронт.
    Мы туда, где гремит горизонт.

    Демон боя на бой нас зовет,
    Мы идем без оглядки вперед,
    Голос громко нас в битву зовет.

    Смерть в лицо мы увидим в дыму.
    Не поможет там свой своему,
    Не узнать там и брата в дыму.

    И кругом непроглядная ночь!
    И от света уходим мы прочь
    В непроглядную, в вечную ночь!

    Может быть, и не вспомнят о нас.
    Одиноки бойцы в этот час,
    Одиноки бойцы в этот час!
    Шавли (Литва), 1916 г.


    Сомнение
    В тот день, когда был принят бой
    И безумство овладело нами,
    И пошли мы добывать штыками
    Честь и славу для земли родной, –
    Высоко понес над головой
    Я полка заслуженное знамя, –
    В этот день как воин и герой
    О, зачем не пал я под грозой!
    Но сдался, пошел к врагам в неволю –
    Коротать с рабами злую долю,
    Съединяя с ними жребий свой!
    Предпочесть бы смерть в открытом поле
    И псалом попа за упокой!
    Дубиса (Литва), 22 мая 1916 г.


    Сказка
    Что там за свет, оставленный в ночи,
    Где над землей заря, как уголь, рдеет,
    Где полог туч печально пламенеет
    И в сумерках едва кричат грачи?

    Что там за тайна, на краю земли?
    Там от жар-птиц на пашнях светлый день?
    Или огни забытых деревень?
    Иль пастухи костры там развели?

    Как богатырь былинный день-деньской
    По чисту полю рыщет – ищет брани,
    Так я ищу по свету сказки няни,
    Одна из них теперь передо мной!
    Данциг

     

     

     

     

     

     

    Категория: Исторические | Добавил: DrOtto (01.12.2014)
    Просмотров: 3383 | Теги: Стихи, первая мировая война, поэзия | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]